Глава пятьдесят четвертая

Под холодом угадывалось тепло, белые щеки Джима чуть розовели, но пульса, сколько ни щупал запястье Вилл, не было, и сердце, когда он приложил ухо к груди, не билось.

— Он мертв!

Чарлз Хэлоуэй подошел к своему сыну и к другу своего сына и, опустившись на колени, потрогал неживую шею, недвижимую грудь.

— Нет, — нерешительно произнес он. — Не совсем…

— Мертв!

Внезапно из глаз Вилла брызнули слезы. И так же внезапно кто-то толкнул, встряхнул, ударил его.

— Прекрати! — воскликнул отец. — Ты хочешь спасти его?

— Поздно, папа, слишком поздно!

— Замолчи! Слушай!

Но Вилл продолжал рыдать.

Отец опять замахнулся и ударил. Сперва по левой щеке. Потом, сильнее, по правой.

От этих пощечин слезы все до одной разлетелись в стороны.

— Вилл! — Отец сердито ткнул пальцем его и Джима. — Прекрати, Вилл, черт побери, всей этой братии во главе с мистером Мраком, будь она проклята, им только подавай хныканье, видит бог, они обожают слезы! Господи Иисусе, да чем больше ты будешь реветь, тем жаднее они будут слизывать соль с твоих щек. Рыдай — и они будут лакать твое дыхание, как кошки. Встань! Поднимись с колен, черт возьми! Скачи и прыгай! Ори и гикай! Слышишь! Кричи, Вилли, пой, но главное — смейся, понял, смейся!

— Я не могу!

— Ты должен! Это все, чем мы располагаем. Я знаю! В библиотеке!.. Ведьма бежала, господи, как она бежала! И тем же способом я прикончил ее. Всего одной улыбкой, Вилли! Улыбка ненавистна людям ночи. В улыбке — солнце. Они не выносят солнца. Мы не должны принимать их всерьез, Вилл!

— Но…

— К черту «но»! Ты видел зеркала! В них я был одной ногой здесь, другой — в могиле. Сплошные морщины и тлен! Они запугивали меня! Запугали мисс Фоули так, что она примкнула к великому маршу в Никуда, присоединилась к глупцам, которые пожелали всем обладать! Идиотское желание — обладать всем! Несчастные проклятые болваны. И кончилось тем, что вместо всего осталось ничто, как с тем бестолковым псом, который выпустил кость, чтобы схватить отражение в воде. Вилл, ты видел сам: все зеркала рассыпались. Как тающий на крышах лед. Ни ружья, ни ножа не понадобилось, достало моих зубов, языка и легких, я расстрелял эти зеркала своим презрением! Сбил с ног десять миллионов испуганных болванов и поднял на ноги реального человека! Давай, Вилл, встань и ты на ноги!

— Но Джим… — нерешительно произнес Вилл.

— Наполовину здесь, наполовину где-то еще. Джим всегда был такой. Чувствительный к соблазнам. На этот раз зашел чересчур далеко и, возможно, вовсе пропал. Но ведь он попытался спастись, верно? Протянул тебе руку, чтобы оторваться от машины? Так давай доведем за него борьбу до конца. Шевелись!

Вздернутый рукой отца, Вилл поднялся на подкашивающихся ногах.

— Бегай!

Вилл опять всхлипнул. Отец ударил его по лицу. Слезы разлетелись, точно метеоры.

— Прыгай! Скачи! Кричи!

Он подтолкнул Вилла, повернул боком и принялся выворачивать его карманы, пока не извлек поблескивающий предмет.

Губная гармоника.

Отец выдул из нее аккорд.

Вилл замер, уставившись вниз на Джима.

Отец влепил ему оплеуху.

— Шевелись! Не глазей!

Вилл сделал шажок.

Отец выдул еще аккорд, дернул Вилла за локоть, вскинул вверх одну его руку, другую.

— Пой!

— Что?

— Господи, парень, что-нибудь!

  87