Последние отзывы

  44  

– Как именно они вас притесняют? – полюбопытствовал Митридат, который не заметил в провинции ни единого армейского лагеря.

– Призывают киликийских наемников из районов, где голодают даже выносливые киликийские овцы, и предоставляют им свободу рук. Я видел, как целые области продавались в рабство, вплоть до последней женщины и ребенка, независимо от возраста. Видел, как в поисках денег перекапывались поля и сносились дома. Друг мой, если бы я поведал тебе обо всем, что вытворяют сборщики налогов, чтобы выжать хотя бы еще немного, ты залился бы слезами! Конфисковывается весь урожай, за исключением самой малости, потребной для пропитания земледельца и его семьи и следующего сева, из стада забирают ровно половину поголовья, лавки и склады подвергаются ограблению. Хуже всего то, что люди, боясь таких бед, привыкают врать и жульничать: ведь в противном случае они вообще всего лишатся.

– И все эти собирающие налоги публиканы римляне?

– Римляне или италики, – сказал купец.

– Италики… – задумчиво протянул Митридат, сожалея о том, что провел целых семь лет жизни, скрываясь в понтийских чащобах; пустившись в путешествие, он раз за разом убеждался, что ему недостает образованности, особенно в области географии и экономики.

– В общем-то, это те же римляне, – пустился в объяснения купец, который тоже не слишком видел разницу. – Они – выходцы из окрестностей Рима, называемых Италией. А так не нахожу между ними различий. Стоит им сойтись вместе, как они переходят на латынь, вместо того, чтобы взяться за ум и поговорить по-гречески. Все они обряжаются в страшно бесформенные туники, какие постыдился бы напялить последний пастух, не имеющие ни одной складки, которая придала бы им изящества, – купец хвастливо указал на собственную тунику, полагая, что ее покрой льстит его тщедушной фигурке.

– А носят ли они тоги? – осведомился Митридат.

– Иногда. По праздникам, а также тогда, когда их вызывает к себе губернатор.

– И италики тоже?

– Чего не знаю, того не знаю, – пожал плечами купец. – Наверное.

Подобные беседы оказывались для Митридата исключительно полезными; на него раз за разом изливали ненависть к публиканам и их наймитам. В провинции Азия существовало еще одно процветающее занятие, на которое также наложили лапу римляне: то было ростовщичество под такие чудовищные проценты, на которые, казалось бы, не должен соглашаться уважающий себя должник и которых не должен взимать кредитор. Как выяснил Митридат, ростовщики, как правило, состояли на службе у собирающих налоги компаний, хотя последние не входили с ними в долю. Митридат пришел к заключению, что для Рима его провинция Азия – жирная курица, которую он ощипывает, не проявляя к ней иного интереса. Они наезжают сюда из Рима и его окрестностей, носящих название Италия, грабят население, а потом возвращаются домой с туго набитыми кошельками, совершенно безразличные к бедам тех, кого они притесняют, – народам дорийской, эолийской и ионийской Азии. Как их за это ненавидят!

После Пергама царь отправился в глубь территории, не имея интереса к области под названием Троада, и очутился на южном побережье Пропонтиды,^[68] подле Кизика. Отсюда он пустился вдоль берега Пропонтиды в процветающий вифинский город Прусу, раскинувшийся на склоне огромной заснеженной горы, именуемой Мизийским Олимпом. Обратив внимание на отсутствие у местного населения интереса к хитростям их восьмидесятилетнего царя, он проследовал дальше, в столицу Никомедию, где помещался двор престарелого правителя. Этот город тоже оказался зажиточным и многолюдным; на самом высоком холме, на акрополе, возвышались святилище и дворец.

В этой стране Митридату, разумеется, грозили опасности: ведь вполне вероятной могла быть встреча на улицах Никомедии с человеком, который узнает его, будь то жрец Богини матери Ма или Богини судьбы Тихи или просто путешественник из Синопы. По этой причине Митридат предпочел поменьше высовываться из зловонного постоялого двора, расположенного вдали от городского центра, а при редких вылазках закутывался в полы плаща. Ему хотелось одного: проникнуться настроением народа, измерить температуру его преданности царю Никомеду и определить, насколько яростно он станет сражаться в нескорой еще войне против царя понтийского.

Остальная часть зимы прошла у Митридата в скитаниях между Гераклеей на вифинском побережье Понта Эвксинского и самыми заброшенными краями Фригии и Пафлагонии, где его интересовало все, от состояния дорог, больше смахивающих на тропы, до того, имеются ли там открытые пространства, где можно было бы заниматься земледелием, и насколько образовано население.

  44