Особенно,... 
78 
Я напился, позвонил в прокат, арендовал на четыре дня помятый «бумеранг» и отправился колесить, зажав бутылку между коленей. Бель-Эр, Малибу, Венис. Потом в последний вечер я совершил большую глупость, влип в ту самую передрягу, о которой уже говорил. Назидательность — не мой стиль, но это была действительно большая глупость. Я мчался по бульвару Сансет и вдруг, ни с того, ни с сего, решил свернуть налево у «Шельдта»; помнится, там расхаживали эти черные малышки в мини-шортах пастельных тонов... В итоге, диспозиция следующая: так или иначе, я валяюсь со спущенными штанами на переднем сидении «бумеранга», а закинувшаяся амфетаминами зулуска по имени Агнес пытается отсосать у меня за двадцать баксов. По-моему, очень дешево. А вам как кажется? Даже при нынешней слабости фунта, это сколько выходит, всего-то фунтов девять! Но у нас с Агнес проблема.
— Стояк — он и в Африке стояк, — помнится, втолковывал я ей, — сто потов сойдет, пока встанет.
Агнес постепенно теряет терпение и доход, я уже чуть только не высунул ноги в окно, когда вдруг звучит тяжелый хлопок по крыше машины.
Я подумал: фараоны! Я подумал: полиция нравов! С трудом задрав голову, я поглядел в опущенное окошко дверцы и в створе своих ботинок увидел накрашенную, пальчики оближешь, домохозяйку в атласном халате.
— Нельзя ли чуть-чуть поскорее?—сказала она. — Вы мне выезд загородили.
Агнес моментально, словно горькую устрицу, выплюнула мой вялый орган и на полной громкости выдала такую содержательную тираду, что даже мои, ко всему привычные уши свернулись в трубочку. В красочных деталях она живописала, что сделает с самой женщиной, ее детьми и любимой собачкой, при этом упоминались такие экзотические детали женской анатомии и телесные выделения, о которых даже я слыхом не слыхивал.
— Хорошо, звоню в полицию, — сказала наконец женщина и удалилась в дом.
Я задергался, засучил руками-ногами, но Агнес продолжала давить на меня всем своим каким-никаким, а весом, здесь же мешалась бутылка виски и еще какой-то хлам, короче, мне никак не удавалось выпрямиться и сесть. Тут дверца за головой распахнулась, свет в салоне полыхнул, как фотовспышка, и надо мной возник семифутовый негр-сутенер, со свирепым оскалом и чернущей бейсбольной битой.
Настолько голым и беззащитным я не чувствовал себя нигде и никогда. Вот как на духу — нигде и никогда. Сама бита, фактура ее поверхности, надраенной с мягким мылом или просмоленной, высветила все с непрошеной ясностью, напомнила, почему я стороной объезжал «Шельдт» и милых черных крошек с их охренительно дешевым минетом. «Это все очень серьезно, смертоубийственно, свирепо и скверно. Нечего шляться здесь по трущобам, у трущоб есть зубы». Агнес ужом выскользнула через дверцу с другой стороны, черномазый исполин вскинул свой молот. Я зажмурил глаза. Пощады не будет. Я услышал натужное мясницкое хэканье, свист разрезаемого воздуха, оглушительный удар, потом нехарактерно четким и грациозным движением я сел, произнес «Деньги», извлек из кобуры бумажник, веером сунул в потную морду сутенера пять двадцаток, захлопнул дверцу, знаком показал, что все в ажуре, и чинно-благородно выехал с Розалинд-корт. Потом вой сирен у меня на хвосте. Оставляя на асфальте непрерывный двойной след жженой резины, я ракетой пронесся по бульвару Сансет, проскочил на красный три светофора и эффектно произвел аварийную посадку на стоянке у «Врэймона». Выскользнул из машины и метнулся к лифту. Поднялся на ноги, вздернул стреножившие меня брюки и сделал вторую попытку. Повезло-повезло-повезло, вот это повезло, твердил я себе, промывая в ванной комнате номера 666 расквашенный до крови нос. Когда на следующий день с ушедшим в пятки сердцем я поехал сдавать «бумеранг», то в прокате даже не заметили разбитых фар и глубокой свежей вмятины на дверной коробке. В своем мешковатом костюме, я склонился над опаленным капотом и, судорожно стиснув ручку в пальцах с обкусанными ногтями, молниеносным росчерком выписал чек. У меня за спиной, сверкая огнями, как плавучий театр, несся на полных парах бульвар Сансет.
Через час я уже пристегивал ремень в салоне самолета. Первый класс — милостью «Пантеона небесных искусств». Поднимая за здоровье Джона Сама один мартини фабричного смешивания за другим, я тоже был как шейкер, приготавливал коктейль из веселости и трепета. Только что я прочел в «Дейли минит» о серии грабежей, избиений и убийств в районе Розалинд-корт; прошлой ночью на автостоянке нашли японского компьютерщика и немецкого стоматолога, вместо лиц — кровавая каша. Наверно, я был в шоке, или подкатила запоздалая реакция. «Повезло, вот это повезло», — бормотал я, глядя в иллюминатор на Скалистые или, может, Мглистые, или Ветвистые горы, на их облачно-снежный покров... Соседний трон занимал элегантный молодой человек — летний деловой костюм, калифорнийский загар, шикарная шевелюра. Я принял его за актера. Он поднял голову от книги (дорогой, в твердой обложке), встретил мой взгляд и отхлебнул шампанского.
78 
