— Ну, знаешь… э… я постараюсь, — ошеломленно успокаивает он. — Ты же знаешь, я для тебя что угодно сделаю.
— Ты постараешься? — недоверчиво переспрашиваю я.
— Мало в тебе веры. Вот в чем твоя проблема. Веры не хватает. И в спортзал не ходишь.
— Мой агент мне говорит, что мне не хватает веры? Видимо, у меня и впрямь не жизнь, а катастрофа.
— Ты должна справиться, — вздыхает Шелдон.
— Мне хватает веры, Шелдон. Мне просто надо на неделю уехать в Лас-Крусес. — Я снова принимаюсь за салат, проверив, заметил ли Шелдон, что я взяла вилку. — Я всегда справлялась, — бормочу я. — Все время справлялась.
— Я выясню. Поговорю с Джерри. А Джерри с Ивеном. Но ты ведь знаешь, как говорят. — Шелдон вздыхает, разглядывает пальму за окном. — Из солнца воды не выжмешь.
— Что ты несешь? Подсел на что-то, а, Шелдон?
Приносят чек, Шелдон вынимает бумажник, потом кредитку.
— А ты все с тем красавчиком живешь? — с откровенным презрением осведомляется он.
— Мне он нравится, Шелдон, — отвечаю я, а потом, менее уверенно: — И я ему нравлюсь.
— В этом я не сомневаюсь. Не сомневаюсь, что ты ему нравишься. Ты десерт не заказывала, да?
Я качаю головой. Остатки салата меня наконец соблазняют, но официант уносит тарелку. Такое ощущение, будто в ресторане меня все узнают.
— У тебя улыбочка с ошибочкой. — Шелдон запихивает бумажник в карман.
— А что мне толку от улыбочек без ошибочек, толку-то что?
Шелдон так на меня смотрит, что я пытаюсь улыбнуться, положить салфетку на стол — прямо-таки нормальный человек.
— У тебя телефон… ну… занят в последнее время, — тихо замечает Шелдон.
— Можно звонить на студию. Это ничего не значит.
— С Уильямом в эти дни общалась?
— Что-то не хочется мне общаться с Уильямом.
— По-моему, он хочет с тобой поговорить.
— Откуда ты знаешь?
— Видел его пару раз. — Шелдон пожимает плечами. — Где-то тут.
— Господи. Видеть не хочу этого урода. Парнишка-мексиканец уносит наши стаканы с водой.
— Шерил, большинство моих знакомых поговорили бы с бывшими мужьями, если б мужья захотели поговорить. Это не конец света. Да что такое? Ты что, и по телефону с ним пообщаться не можешь?
— Пускай звонит на студию. Я с Уильямом говорить не хочу. Он жалок. — Я опять смотрю на улицу, на двух коротко стриженных девочек-блондинок в мини-юбках, что идут мимо, с ними высокий блондин, он напоминает Дэнни. Не в том дело, что он вылитый Дэнни — просто вылитый, — скорее в том, как равнодушно он шаркает, как разглядывает себя в окне ресторана, в очках — тех же «уэйфэрерах». И на секунду он снимает очки, смотрит прямо на меня, хотя не видит, приглаживает короткие светлые волосы, девочки подпирают пальму, которую разглядывал Шелдон, закуривают, а блондин надевает очки, проверяет, не погнулись ли, отворачивается, бредет по Мелроуз, и девочки отлипают от пальмы и следуют за ним.
— Знаешь его? — спрашивает Шелдон.
Уильям звонит мне на студию около трех. Я за столом тружусь над репортажем про двадцатую годовщину убийства Китти Дженовиз[43], и тут он звонит. Рассказывает, что у меня в последнее время был занят телефон и надо бы нам поужинать на неделе. Я отвечаю, что занята, устала, слишком много работы. Уильям все талдычит название нового итальянского ресторана на Сансете.
— А что же Линда? — Не стоило спрашивать, понимаю я, Уильям может решить, что я его предложение обдумываю.
— Она в Палм-Спрингз на пару дней уехала.
— Что же Линда?
— А что Линда?
— Что же Линда?
— Мне кажется, я по тебе соскучился.
Я бросаю трубку, разглядываю снимки тела Китти Дженовиз, и Уильям не перезванивает. Загримированный Саймон рассказывает, что работает над сценарием о брейке в Восточном Голливуде. Когда начинаются новости, я смотрю прямо в камеру и надеюсь, что Дэнни смотрит, — он на меня только в новостях и смотрит. Я тепло улыбаюсь перед каждой рекламной паузой, даже если это вопиюще неуместно, и в конце передачи меня подмывает одними губами сказать: «Спокойной ночи, Дэнни». Но возле «Гельсона» в Брентвуде я вижу кошмарно обгоревшего мальчика в корзине, вспоминаю, как Уильям сказал: «Мне кажется, я по тебе соскучился», — перед тем как я бросила трубку, и когда я выхожу из магазина, небо светлое, слишком фиолетовое, неподвижное.
На дорожке стоит белый «фольксваген-кролик», рядом красный «порш» Дэнни, а подле него — гигантское перекати-поле. Проезжаю мимо, паркую «ягуар» под навесом и долго сижу, а потом вылезаю, несу в дом пакет с продуктами. Ставлю на кухонный стол, открываю холодильник, выпиваю половину «Тэба». На столе записка на ломаном английском от служанки: звонил Уильям. Отключаю телефон, комкаю записку. В кухню входит мальчик — лет девятнадцати-двадцати, короткие светлые волосы, загар, в одних голубых шортах и сандалиях. Резко застывает. Секунду мы смотрим друг на друга.