Особенно,... 
113 
– Мадам, – проговорил он хриплым голосом, – я сожалею, что оказался не в состоянии удержать вас силой сегодня утром… Я вас люблю, и я вас жажду, – продолжал он, а его лицо приобрело чопорно-покаянное выражение, предназначенное для свидетелей, сидящих в отдалении.
– Я тоже… Я жажду вас и я вас люблю, – проговорила она, держа голову прямо, что издали придавало ей надменный вид, тогда как вблизи она выглядела по уши влюбленной.
– Я весь день буду вас ждать у себя в каюте, – произнес Жюльен уже шепотом.
И он поклонился, а она направилась к Эрику, лицо которого, по мере ее приближения, приобретало выражение всепрощения, смешанного с презрением.
– Ну как?.. Ваш воздыхатель извинился? Объяснился? Он перепил или что?
– Из-за вашей жены можно совершать глупости и не будучи пьяным, хороший мой, – проговорил Симон Бежар из-за своего стола.
– Но не целовать же ее в моем присутствии?
Ответ Эрика прозвучал весьма высокомерно, но отнюдь не смутил Симона Бежара.
– Ну, тут я с вами вполне согласен, – заявил тот. – Целовать жену другого в его присутствии является верхом дурного тона. А вот у него за спиной – в высшей степени пристойно.
Эрик прикусил язык. Было совершенно очевидно, что кто угодно, только не он, имеет право читать мораль этому вульгарному фабриканту фильмов, любовница которого, в довершение ко всему, называет себя Ольгой.
– Само собой, само собой, – проговорил он. И, повернувшись к Клариссе, достаточно мирно поинтересовался: – Ну так что, красавчик извинился?
– Да, – ответила та.
– Перед вами – это уже кое-что. Ну а – уж заодно – он не пожелал передать извинения и мне?
– О! Да-да, конечно… – заявила Кларисса.
В глубине ее глаз сияла улыбка. Взгляд, который она бросила в его сторону, был полон любви. Эрик замер на мгновение и тут увидел, что тем же взглядом она смотрит на Симона Бежара или на Армана Боте-Лебреша, которые застыли в оцепенении, словно у их ног блеснула молния. Однако их оцепенение не шло ни в какое сравнение с состоянием Эрика. Пытаясь проникнуть в какую-то ячейку памяти, в какой-то массив воспоминаний, он никак не мог поместить нужный ему момент в четко очерченные рамки: солнце, обращенная к нему улыбка Клариссы, точно такой же взгляд… Кларисса на фоне листьев, цветов, деревьев, стоящая на ветру, быть может, на террасе какого-то ресторана? Или у себя дома, в Версале?.. Нет, он не в состоянии ни разместить во времени этот момент, ни сформулировать, что же такого существенного в этом взгляде. Ни четко изложить то, что ему захотелось сказать, заглянув сегодня в глаза Клариссе. Или это просто у него на сердце, среди студенческих воспоминаний, позволяющих вызвать из памяти образ влюбленной в него Клариссы? Двадцатипятилетней Клариссы, с глазами, увлажненными нежностью и обращенными на него… а вокруг нее все эти заросли, с голубыми почками на ветвях, похожими на обещания, витающие в воздухе… Боже мой! Боже мой! До чего же он дошел? Что означали все эти причудливые речи? Да, Кларисса верила, что любит его. Да, временами он вел себя как ловкач и проныра, позволяя ей верить в эту любовь. Да, она купила себе молодого супруга левых убеждений, а заодно и журнал, придерживающийся тех же тенденций, явно надеясь переманить их на свои берега, включить их в число своих, задыхающихся от роскоши и комфорта… Да, она даже делала вид, будто интересуется «Форумом», делала вид, будто вместе с ним дурачит своих дядьев-реакционеров, но своих целей она так и не достигла. «Форум» существует, а их любовь мертва. И он удерживает Клариссу при себе одним лишь только страхом, теперь-то ему все ясно: раз она позволила себе обратить в его сторону взгляд, преисполненный любви – любви к другому, то не это ли со всей очевидностью доказывало, что между ними все кончено, что она больше не станет его любить ни за что на свете. Что ж, так даже лучше. Он ее уже заставил страдать, эту бедняжку Клариссу… Однако… Однако…
Он резко вскочил и добежал как раз вовремя. Его всегда смущали эти туалеты, отделанные тиком, ему было неловко освобождаться там разом и от яичницы, и от тостов, и от кусочков легких, и от остатков сердца, и от потока крови, выпитой по ошибке, как, впрочем, и от улыбки на устах Клариссы.
И когда он возвратился в зал, там уже было пусто, а веселые голоса его жены и этого на все руки мастера раздавались уже на палубе. Он замер, прислушиваясь к удаляющимся голосам. Из этого оцепенения его вывела Ольга.
113 
