97 
— Папу, — сказала она. Небо, заметила девочка, ослепительно синее. Ни намека на облако. — Можешь привести его, Руди?
— Сиди тут. — Обернувшись направо, он крикнул: — Томми, пригляди за ней, ладно? Не давай ей шевелиться.
Томми резво взялся за дело.
— Я присмотрю, Руди. — Он встал над ней, дергаясь и стараясь не улыбаться, а Лизель не сводила глаз с партийца.
Через минуту над ней спокойно стоял Ганс Хуберман.
— Папа.
На его губах шевелилась огорченная улыбка.
— Я все думал, когда это случится.
Папа поднял Лизель и повел домой. Игра продолжалась, а инспекция была уже в нескольких домах от Хуберманов. И за той дверью им никто не открыл. Руди опять закричал:
— Вам помочь, герр Хуберман?
— Нет, нет, играйте, герр Штайнер. — «Герр Штайнер». Папу Лизель невозможно было не любить.
Едва зашли домой, Лизель все выложила. Попыталась найти тропу между молчанием и отчаянием.
— Папа.
— Не разговаривай.
— Партия, — прошептала она. Папа остановился. Оборол желание распахнуть дверь и выглянуть на улицу. — Они проверяют подвалы, где сделать убежища.
Папа усадил ее.
— Умница, — сказал он и тут же крикнул Розу.
У них была минута, чтобы придумать план. Чехарда мыслей.
— Давайте его в комнату Лизель, — предложила Мама. — Под кровать.
— Ты что? А если они и комнаты решат осмотреть?
— У тебя есть другой план?
Поправка: у них не было минуты.
В дверь дома 33 по Химмель-штрассе раздались семь дробных ударов, и было уже поздно кого-то куда-то переводить.
Голос.
— Откройте!
Удары их сердец наскакивали друг на друга, сминая ритм. Свое Лизель попыталась съесть. Вкус сердца во рту не очень-то бодрит.
Роза прошептала:
— Езус, Мария…
В тот день на высоте оказался Папа. Он бросился к подвальной двери и кинул с лестницы предостережение. Вернувшись, заговорил быстро и без пауз.
— Значит, так, на фокусы времени нет. Можно отвлекать их сотней способов, но сейчас осталось только одно. — Он повел глазами на дверь и закончил: — Не делать ничего.
Не этого ждала от него Роза. Ее глаза расширились.
— Ничего? Ты что, спятил?
Стук повторился.
Папа был тверд.
— Ничего. Мы сами даже не будем спускаться — нам абсолютно плевать.
Все чуть не замерло.
Роза смирилась.
Окаменев от напряжения, она покачала головой и пошла открывать дверь.
— Лизель. — Папин голос клинком прошел сквозь девочку. — Главное — спокойно, verstehst?
— Да, Папа.
Она постаралась сосредоточиться на своем разбитом колене.
— Ага!
Роза в дверях еще спрашивала о причине такого вторжения, а добряк партиец уже приметил Лизель.
— Бешеная футболистка! — Он усмехнулся. — Как твое колено? — Фашистов обычно представляют не особенно жизнерадостными, но этот мужчина определенно был весельчак. Войдя, он сразу игриво склонился над коленом Лизель, делая вид, что изучает рану.
Неужели он знает? — думала Лизель. Может, он почуял, что мы прячем еврея?
Папа подошел от раковины с влажной тряпицей и стал промакивать разбитое колено Лизель.
— Жжет? — Его серебряные глаза были внимательны и спокойны. Испуг в них легко можно было принять за беспокойство о ребенке.
Роза крикнула из кухни:
— Жжет, да мало. Может, это ей будет урок.
Партиец выпрямился и рассмеялся:
— Мне кажется, эта девочка там не берет никаких уроков, фрау?..
— Хуберман. — Картон пошел складками.
— …фрау Хуберман, мне кажется, она их дает! — Он выдал Лизель улыбку. — Всем этим мальчишкам. Верно, детка?
Папа задел салфеткой ссадину, и Лизель вместо ответа поморщилась. А заговорил Ганс. Тихо извинился перед девочкой.
Повисла неловкость молчания, и партиец вспомнил, зачем пришел.
— Если не возражаете, — объяснил он, — мне нужно спуститься в ваш подвал на пару минут, чтобы посмотреть, годится ли он для убежища.
Папа еще разок ткнул в раненое колено.
— У тебя и синяк будь здоров, Лизель. — И между делом ответил зависшему над ним партийцу. — Конечно. Первая дверь направо. Извините за беспорядок.
— Пустяки — я сегодня кое-где такое видал, что хуже не будет. Сюда?
— Угу.
* * * САМЫЕ ДОЛГИЕ ТРИ МИНУТЫ В ИСТОРИИ ХУБЕРМАНОВ * * *
Папа сидел у стола. Роза, беззвучно шевеля губами, молилась в углу. Лизель вся сварилась: колено, грудь, мышцы рук. Не думаю, чтобы кто-то из них беспокоился, чтó они будут делать, если подвал признают годным для убежища.
Сначала надо было пережить инспекцию.
Все прислушивались к шагам фашиста в подвале. Раздавался шорох рулетки. Лизель не могла отогнать мысль о Максе: как он сидит сейчас под лестницей, свернувшись вокруг своей книги рисунков, прижимая ее к груди.
97 
