57 
– Около семи сотен, сказал Дидактилос. – Сколько из них важны?
– Все! – сказал Урн. – Может, пара сотен, – сказал Дидактилос, мягко. – Дядя!
– Все прочее просто изданный вздор и суета, сказал Дидактилос. – Но это книги!
– Возможно, я смогу взять больше, сказал Брута медленно. – Отсюда есть выход наружу?
– Отсюда… возможно, сказал Дидактилос. – Не говори ему! – сказал Симони. – Тогда все ваши книги сгорят, сказал Брута. Он указал на Симони. – Он сказал, что у вас нет выбора. Так что вам нечего терять, верно?
– Он свя…-начал Симони. – Все заткнитесь, сказал Дидактилос. Он смотрел в сторону брутиного уха. – Отсюда может быть путь наружу, сказал он. – Что ты собираешься делать?
– Не верь ему! – сказал Урн. – Омнианцы вокруг, а ты говоришь, что есть другой путь наружу!
– Сквозь эту гору есть туннели повсюду, сказал Дидактилос. – Возможно, но мы не говорим об этом людям!
– Я склонен верить этой личности, сказал Дидактилос, – У него честное лицо. Философски выражаясь. – Почему мы должны ему доверять?
– Любой, кто настолько туп, чтобы надеяться на то, что в подобных обстоятельствах ожидает, что мы будем ему доверять, должен быть достоин доверия, сказал Дидактилос. – Он должен быть слишком глуп, чтобы быть предателем. – Я могу уйти прямо сейчас, сказал Брута, – И что тогда будет с вашей Библиотекой?
– Видите? – сказал Симони. – Просто, когда все кажется беспросветным, вдруг у нас появляются неожиданные друзья повсюду, сказал Дидактилос, – Каков твой план, юноша?
– У меня нет никакого, сказал Брута, – Я просто делаю вещи, одну за другой. – И сколько займет делание вещей, одну за другой?
– Около десяти минут, я думаю. Симони взглянул на Бруту. – А теперь, принесите книги, сказал Брута, – И мне необходимо немного света. – Но ты даже читать не умеешь! – сказал Урн. – Я не собираюсь их читать, – Брута невыразительно взглянул на первый свиток, которым случайно оказался De Chelonian Mobile. – Ох. Мой бог, сказал он. – Что-нибудь не так? – сказал Дидактилос. – Кто-нибудь может сбегать за моей черепахой?
* * *
Симони бежал по дворцу. Никто не обращал на него особого внимания. Большинство эфебских стражников было снаружи лабиринта, а Ворбис дал ясно понять любому, способному помыслить о том, чтобы рискнуть войти вовнутрь, что случится с жителями дворца. Группы омнианских солдат осуществляли дисциплинированный грабеж. Кроме того, он возвращался к своим комнатам. В комнате Бруты действительно была черепаха. Она сидела на столе, между развернутым свитком и объеденным ломтиком дыни, и, насколько это можно сказать о черепахе, спала. Симони безо всяких церемоний схватил ее, впихнул в свой вещмешок и бросился обратно в Библиотеку. Он ненавидел себя, за то, что так сделал. Этот тупой священник все разрушил! Но Дидактилос дал слово, а Дидактилос знал Истину. На всем протяжении пути было ощущение, что нечто стремится привлечь его внимание.
* * *
– Ты запоминаешь их просто взглянув? – сказал Урн. – Да. – Весь свиток?
– Да. – Я тебе не верю. – На основании первой буквы слова Librum, снаружи, есть трещинка. сказал Брута. – Ксено написал: «Рефлекции», старика Аристократес – «Банальности», а Дидактилос считает, что Ибидовы «Рассуждения» дьявольски тупы. От трона Тирана до Библиотеки шесть сотен шагов. В… – У него хорошая память, тебе придется с этим смириться, сказал Дидактилос. Покажи ему еще несколько свитков. – Откуда мы знаем, что он их запоминает? настаивал Урн, разматывая свиток с геометрическими теоремами. – Он не умеет читать! И даже, если бы он умел читать, он не умеет писать!
– Нам придется научить его. Брута взглянул на свиток, заполненный картами. Он закрыл глаза. Мгновение, неровная кромка маячила напротив внутренней поверхности его глазных яблок, потом они осели в его мозгу. Они по-прежнему были где-то там, он смог бы вытащить их назад в любой момент. Урн развернул следующий свиток. Рисунки животных. Этот – рисунки растений и множество надписей. Этотодни лишь записи. Этот – треугольники и предметы. Они оседали в его памяти. Через некоторое время, он перестал даже беспокоиться о том, развернут ли свиток. Он просто смотрел. Ему было интересно, как много он сможет запомнить. Но это было глупо. Просто запоминать все, что видишь. Поверхность стола, или свиток, заполненный письменами. В этом было столько же информации, как в полировке и окраске дерева в «Рефлекциях»Ксено. Даже так он ощущал явную тяжесть мыслей, ощущение, что если он резко повернет голову, память хлынет у него из ушей. Урн поднял случайный свиток и частично развернул. – Опиши, на что похожа Неясная Пузума. – потребовал он. – Не знаю, сказал Брута. Он закрыл глаза. – Слишком много для Г-на Памяти, сказал Урн. – Он не умеет читать, парень. Это не правильно, сказал философ. – Хорошо. В смысле, четвертый рисунок в третьем свитке, сказал Урн. – Четырехногое животное смотрящее влево, сказал Брута. – широкая голова, похожая на кошачью, и широкие плечи, с телом, суживающимся в направлении задней части. Тело состоит из черных и светлых квадратов. Уши очень маленькие и лежат плашмя на голове. У нее шесть усов. Хвост обрубком. Только задние лапы имеют когти, на каждой по три когтя. Четвертая нога примерно такой же длины, как голова, и поднята относительно тела. Полоска толстой шерсти… – Это было пятьдесят свитков назад, сказал Урн, – Он видел весь свиток пару секунд. Они взглянули на Бруту. Брута снова прикрыл глаза. – Ты знаешь все? – сказал Урн. – Не знаю. – У тебя в голове половина Библиотеки!
57 
