Возможно, любительницам лёгкого, одноразового чтива и не понравится, потому... 
162 
– Кого – «их», учитель? Салмонеевых братьев? Павших? Олимпийцев? Кого?!
– Нет. Останови Гигантов. Наших… наших детей.
– Ваших детей?! – Алкид решил, что ослышался.
– Наших детей, – тихо повторил ойхаллиец, подняв на Алкида слезящиеся глаза, полные нечеловеческого страдания. – Моих, Авгиевой сестры Молионы, Нестора, сына Нелея Пилосского, Подарга, сына Лаомедонта, Филея Авгиада и других… А также, – Ифит сглотнул, и острый кадык судорожно дернулся, словно кусок застрявшего в горле яблока, – а также сестер Горгон, Сфено и Эвриалы,[53] убитого тобой Трехтелого Гериона, его отца Хрисаора Золотой Лук и прочих потомков Павших и древних титанов, о которых люди предпочли забыть.
– Вы, – изумление мешало Алкиду говорить, – вы… решились?!
– А кто нас спрашивал?! – хрипло выкрикнул Ифит. – Никто… не спрашивал… никто! Наши отцы просто втолкнули нас в Дромосы («Ты знаешь, что это такое?» – «Знаю», – кивнул Алкид) и захлопнули дверь за нашими спинами! А сами мы не умели их открывать… да и сейчас не очень-то умеем. Вот так, Геракл, глупые дети хитроумных отцов оказались на Флегрейских полях…
– А… те? Горгоны, Герион… другие? Их что, тоже втолкнули?!
– Нет. Их убедили. Убедили в необходимости продолжения рода, в необходимости притока свежей крови, как это делают Олимпийцы. Ведь их дети друг от друга рождались чудовищами, с сознанием и повадками Зверя: запугать до смерти какую-нибудь Лерну или Немею, добиться человеческих жертвоприношений и осесть в смрадном логове, пока не придет…
– Какой-нибудь Мусорщик, – жестко закончил Алкид без боли или иронии; просто подводя черту.
– Какой-нибудь Геракл, – отрезал Ифит, и что-то в его голосе, в отвердевшем лице, в холодном прищуре напомнило о былом. – Потому что боги выжидают, Геракл приходит сам, Зверь охотится или спит, а мы, сыновья и младшие родичи Одержимых… о небо, нас просто использовали! Как племенной скот, тупую, бездушную скотину, годную лишь на одно – размножаться!
Воспрянувший ветер комкал сказанное Ифитом в горсти, рвал в клочья и обрывками швырял в Алкида.
– Страшно… поначалу это было страшно. Многие не выдерживали; четыре женщины умерли родами. Молиона повредилась рассудком, родив от Трехтелого двух сросшихся идиотов, чуть не разорвавших ей чрево, – но детей не отдала, кричала, кусалась… сейчас они в Элиде, у Авгия. Полиба-лаконца милашка Сфено просто разорвала, не удержавшись в миг оргазма! Мне повезло: Попрыгунья, ее сестра, оказалась сдержанней… Позже к нам прислали еще людей, в том числе и мою сестру Иолу. Я пытался…
– Иолу?!
– Да. Но отец почти сразу забрал ее, сообразив, что она не вынесет… впрочем, того, что Иола успела увидеть, ей хватило – с тех пор она перестала разговаривать и испытывать боль.
Алкид вспомнил Иолу-невесту: леопарды, кровь, крик – и сгусток ледяного, нечеловеческого равнодушия на носилках.
– Четыре года, – почти беззвучно бормотал Ифит, – четыре с лишним… человек – странное существо! Он способен привыкнуть ко всему, привыкнуть, притерпеться… нас даже начало тянуть друг к другу, возникли какие-то болезненные привязанности… мы даже ревновали! Я думал, что начинаю понимать их, потомков титанов, не ставших чудовищами, но и переставших быть чудом!.. так, эхо, отзвук былого величия. Они одиноки, Алкид, безмерно, невероятно одиноки на забывшей их Гее. «Лучше уж Тартар», – сказала однажды мне Сфено. И была права. Уйдя от мира живой жизни и не превратившись в беспамятные тени, они живут как в полусне, отгородившись в своих замкнутых мирках от всего, погрузившись в иллюзии и воспоминания… Встреча с нами была для них не меньшим потрясением, чем для нас – с ними; вот почему позднее Герион предпочел погибнуть, но не пустить тебя к одному из Флегрейских Дромосов.
– Что ж он мне сразу-то не сказал?! – растерянно пожал плечами Алкид.
– Сказал? Тебе?! Для них Геракл – кровавый призрак, ужас бессонных ночей, убийца-герой, живая молния Зевса! А на Флеграх к тому времени дети не только рождались, но и выживали! Необычные, в чем-то ущербные – но дети! Наши дети! – хотя их почти сразу отбирали Одержимые, воспитывая отдельно…
Кажется, ойхаллиец плакал.
Вдруг он качнулся к Алкиду и обеими руками вцепился в фарос собеседника, сломав серебряную фибулу в виде эмалевой бабочки.
– Они убили их! – истерически выкрикнул Ифит, брызжа слюной. – Убили! Они принесли их в жертву! Они…
162 
