Громовержца Автомедуза решила помянуть на всякий случай, для солидности.
– Доча… с тобой все в порядке? – пробормотал Алкатой, с недоверием глядя на возбужденную дочь и пытаясь сесть. – Они тебя тоже… по голове?
Сесть получалось плохо.
– Ой, да ты же ничегошеньки не видел! Боги, прямо с Олимпа – и давай меня спасать! А с ними герой, Ификлом зовут! Он тут меня дубиной освобождал – все прямо разбежались!..
При напоминании о дубине Алкатой невольно тронул плешь и скривился. Потом глянул на сияющую дочь – нет, увы, не Андромеда, чтоб ее всем Олимпом спасать! – на пустой жертвенник, на луг, перепаханный вдоль и поперек…
– Ладно, пусть, – протянул он, – мало ли… а как, говоришь, героя звали?
– Ификлом, папа! Он такой герой, такой герой!..
– Ификл? – Алкатой решил оставить богов в покое и зацепиться за более земную тему, тем более, что после полученного удара голова терета соображала не лучшим образом. – Ификл, значит… нет, не слыхал о таком!
– Как это не слыхал?! – Автомедуза чуть не расплакалась от обиды за себя и за своего спасителя. – Почему не слыхал?! Ну, Ификл, герой… у него еще брат есть, Алкид!
– Алкид? – изумился Алкатой. – Алкид из Фив?! Сын Зевса и Алкмены, будущий Истребитель Чудовищ?!
– Да ну его! – девушка презрительно дернула острым плечиком. – Истребитель вина, вот он кто, твой Алкид! Ерунду еще всякую порол, пьяница!.. А Ификл – тот действительно…
И глаза девушки мечтательно затуманились.
– А ты не путаешь? – с надеждой осведомился Алкатой, оглядываясь на начавших приходить в себя воинов. – Спас тебя Алкид, будущий герой – уже герой! – а брат его был пьян и порол ерунду. Вспомни!
Взрыв негодования был ему ответом.
– И ничего я не путаю! Ну какой же ты глупый, папа! Ификл меня спас, Ификл, Ификл, а вовсе не Алкид этот противный! Ты вот валялся и ничего не видел, а я…
– И она ничего не видела, – раздался рядом чей-то подозрительно знакомый голос.
Отец и дочь разом обернулись – и обнаружили незаметно подошедшего старосту, правая рука которого была перевязана в меру грязной тряпицей.
– Ах ты, паскуда немытая! – Алкатой аж задохнулся от негодования и зашарил сперва по своему поясу, а потом по траве вокруг.
– Вот он, господин мой, – староста смиренно, с поклоном, протянул терету его меч. – А вот и копья твоих воинов.
Двое смущенных деревенских парней неловко приблизились и положили копья рядом с воинами, после чего поспешили отойти назад.
Алкатой растерянно вертел в руках оружие. Рубить старосту при сложившихся обстоятельствах было как-то неловко.
– Знамение нам было, господин мой, – многозначительно произнес староста. – Что неугодны богам человеческие жертвы. Так что прощения просим – вразумили нас боги!
– Еще как вразумили, – ехидно хихикнула Автомедуза. – То-то у тебя рука перевязана… а у твоих парней все рожи разбиты!
Алкатою не надо было долго вглядываться, чтобы увидеть правоту дочери.
– Ну и кто ж это вас? – уже более миролюбиво спросил он у старосты и жавшихся за его спиной друг к другу парней.
– Знамение, однако! – туманно сообщил староста.
– А луг кто копытами напрочь перепахал?
– Знамение, – тяжело вздохнул старик. – Все оно, проклятое… в смысле, благословенное!
Запивая жесткую и подгоревшую баранину тепловатым вином, Алкатой решил не касаться больше знамений и богов, тем более, что инцидент был исчерпан. Закупить скот – а именно за этим он и ехал из Мегар, где прожорливая армия каменщиков возводила новые стены – после мора не удалось. Зато у словоохотливого старосты удалось выяснить, что до северных пастбищ мор не дошел, так что…
– Зря ты со мной увязалась, – бросил он дочери. – Ох, зря… вернусь в Мегары – спущу три шкуры с гадателя Эмпедокла! Врал, подлец, что дорога удачной будет, – а она вон какая… Хай, мохноногие, трогай!
Неудачная дорога уносила колесницу мегарского терета все дальше от Мегар и все ближе к северным склонам Киферона, где обосновались изгнанные из Фив беспокойные братья Амфитриады.
11
Взбалмошная и упрямая Автомедуза, дочь мегарца Алкатоя, ворвалась в жизнь близнецов стремительно, но, увы, ненадолго – всего на каких-то четыре года. В конце этого срока она умерла родами, принеся Ификлу сына, а Алкиду – племянника. Мальчика назвали Иолаем и при первой же оказии отправили в Фивы, к бабушке Алкмене.
Так родился Иолай, сын Ификла и Автомедузы, чья дальнейшая судьба сложится, пожалуй, еще извилистей и своеобразней, чем судьбы его отца и дяди, потому что именно Иолай в свое время завещает похоронить себя в могиле покойного деда Амфитриона (чем немало шокирует половину Эллады), именно Иолай будет верным другом и защитником дряхлой Алкмены и многочисленных Гераклидов, а спустя годы и годы от руки великого Гектора падет некто Протесилай, сын Ификла… Протесилай, что значит «Первый из народа», но что также значит «Иолай Первый».