Аманда подошла к лестнице, располагавшейся у лифтов, и стала спускаться. Оказавшись внизу, она увидела большой обеденный зал, позади которого располагался второй, поменьше. Там имелись отдельные кабинки и альковы, в которых посетители могли наслаждаться уединенностью и уютом.
Рядом с ней возник метрдотель и осведомился, является ли она постоялицей отеля. Назвав номер их комнаты, Аманда сказала:
— Мой муж сейчас должен обедать здесь. Он ожидай меня.
— Как его имя?
— Мистер Кеннет Клейтон.
— Да, конечно, он сидит за столиком миссис Мур. Прошу вас, проходите. Я вас провожу.
Метрдотель отвел Аманду к огромному круглому столу в дальнем конце главного обеденного зала. Она сразу же увидела Кена, а он, в свою очередь, привстал и помахал ей рукой. Она обошла стол, обняла Кена и поцеловала.
— Я вернулась, дорогой,— прошептала она.
— Я очень рад,— ответил Кен.— Надеюсь, ты пообедаешь с нами?
— Да, я умираю от голода.
Клейтон знаком попросил метрдотеля принести еще один стул, а затем взял Аманду за локоть и представил ее сидящим за столом.
— Это моя жена Аманда,— объявил он.— Аманда, я хочу представить тебе моих друзей. Миссис Эдит Мур из Лондона, мистер Сэмюэл Толли из Нью-Йорка и мадемуазель Жизель Дюпре. Она работает в Лурде экскурсоводом.
Когда принесли стул и Аманда села, оказавшись между Кеном и мистером Толли, она стала внимательно рассматривать каждого из членов этой разношерстной компании.
Центральной фигурой здесь, без сомнения, была Эдит Мур, несмотря на то что все в ней — от плоской угловатой фигуры до дешевого мешковатого платья — было совершенно заурядным. Мужчина по имени Толли с его глазами-бусинками, носом картошкой и пушистыми усами отличался более ярко выраженной индивидуальностью. Жизель была похожа на типичную французскую старлетку, стремящуюся к успеху любой ценой.
Кен обратился к Аманде:
— Помнишь, еще в поезде я рассказал тебе о том, что познакомился с миссис Мур, чудо-женщиной?
— О, ну что вы! — притворно застеснялась Эдит.
— Я хотел услышать всю ее историю,— продолжал Кен,— поэтому сегодня я напросился к ней за столик. Она была столь добра, что пошла навстречу моим пожеланиям.
— Я рада помочь любому, кто в этом нуждается,— сообщила присутствующим Эдит.
— Надеюсь, я не помешала? — извиняющимся тоном спросила Аманда.
— А мы, собственно, еще не успели начать разговор,— сказал Кен.— Мы только-только заказали еду. Ты не хочешь взглянуть на меню?
Убогий обеденный зал и эта чудная компания — все это давило на Аманду, и она с трудом проговорила:
— Я… Я буду то же, что и вы.
— Мы все заказали одно и то же,— пискнула Жизель.— Стейк на углях и жареный картофель. Вас это устроит?
— Вполне, — без всякого энтузиазма откликнулась Аманда.
Жизель велела метрдотелю принести еще одну порцию еды, а затем обратилась к Эдит:
— Итак, миссис Мур, вы начали рассказывать нам о том, как пять лет назад у вас была обнаружена злокачественная опухоль соединительных тканей кости.
Эдит, словно протестуя, воздела вверх правую руку.
— Если вы действительно уверены в том, что хотите услышать все это…
— Миссис Мур, я сгораю от нетерпения узнать все подробности вашего чудесного исцеления,— проговорил Тиханов.
— Да, расскажите нам об этом,— поддержал его Кен. Аманда плотно сжала губы. Ей хотелось заговорить
вместо Эдит Мур и рассказать этим глупцам о том, что Бернадетта, зачинщица всей этой вакханалии с «чудесами», не верила в них ни на грош и сама ездила лечиться на курорт под названием Котре. Однако она так и не открыла рта. Она не хотела портить звездный час англичанки и, в особенности, расстраивать Кена. Если она и расскажет ему то, что услышала от таксиста, то не здесь и не сейчас.
— Короче говоря,— говорила Эдит Мур,— мне пришлось бросить работу в агентстве по подбору актеров, а передвигаться я могла только с помощью костылей. И вот отец Вудкорт, тот самый, что ехал с нами в поезде, предложил мне присоединиться к группе паломников, отправлявшихся в Лурд. Хотя я верующий человек, но особых надежд на это паломничество не возлагала, да и отец Вудкорт не. старался внушить мне надежды, которые могли оказаться тщетными. Но я уже дошла до такого состояния, когда была готова на все. По крайней мере, терять мне было нечего, вы меня понимаете?