90 
Имя которой – беспамятство.
– Бойтесь! Бойтесь данайцев, дары приносящих!
Жрец храма Аполлона, седобородый Лаокоон, бесновался подле чудовищного коня. Лагерь ахейцев пустовал, корабли покинули бухту, и лишь это сооружение напоминало о былой осаде. Вокруг жреца шумела толпа; почти все надели латы, взяли копья и мечи – на всякий случай. Хотя, конечно, покажись флот врагов в пределах видимости, даже хромой калека успел бы укрыться за неприступными стенами, прежде чем началась бы высадка. Мнения разделились: кое-кто соглашался с жрецом, требуя сожжения коня, остальные намеревались поставить эту громаду в акрополе вечным символом победы. Часть людей вовсе потеряла интерес к «данайскому мерину» – разбредясь по опустевшему лагерю, они с восторгом плевали на места, где раньше стояли гордые шатры Агамемнона, Диомеда, Аякса, Ахилла…
Кассандра не вмешивалась.
Рано утром в воротах, бессильная справиться с пророческой волной, женщина рванулась наперерез соотечественникам. Война, предательство, смерть и насилие пылали в ее словах. Будь все сказанное доспехом, а отклик троянцев – копьем, панцирь лопнул бы от первого удара. Уставшие от боев, мужчины проклинали злоязыкую хищницу; измученные потерями, женщины нагибались за камнями. Если бы не личная охрана Деифоба, усиленная дарданами Энея, добряка, благоволившего к двоюродной сестре, одно из пророчеств Кассандры наверняка стало бы лживым: ее растоптали бы в воротах Трои, вместо гибели за морем, в далеких Микенах. К сожалению или к счастью, пророчицу окружили, уговорили замолчать и отвели в сторону. Сейчас она могла беспрепятственно любоваться конем, не рискуя пострадать от любви сограждан: про дочь Приама забыли, увлеченные сладким вкусом победы.
– Пожалуй, в ворота не пройдет, – оправив яркую праздничную накидку, Деифоб на глазок прикинул размеры сооружения. – Придется стену ломать.
Кассандра молчала. Безнадежно. Даже погибнуть немедленно, от родных рук, не дожидаясь позора и мучений, ей не дано. Рок беспощаден.
– Разберем часть близ Аркадской башни, – поддержал брата Гелен, сверкая серебром одежд. – И втащим на канатах. Дальше пойдет как по маслу.
Кассандра молчала.
В голубизне неба она видела ахейцев, врывающихся в стенной пролом, слышала грохот топоров о створки ворот дворца, вдыхала смрад горящей плоти. И все равно молчала.
Нет смысла.
Зато не выдержал старый Лаокоон. Схватив копье, с молодой, забытой силой он метнул оружие в коня.
– Вот! Слушайте!
Возможно, в недрах сооружения действительно что-то откликнулось. Возможно, нет. Разобрать это в шуме толпы было невозможно. Зато боги отозвались без промедления.
– Бегите!
– Спасайтесь!..
Народ отхлынул прочь. Два чудовищных змея быстро приближались к берегу, сверкая алыми гребнями. Юноши-сыновья с отвагой обреченных попытались увести Лаокоона от коня, но опоздали. Пасти оскалились над несчастными, сверкнули клыки, между которыми трепетали черные жала; шелест чешуи вверг в ужас. Равнодушная, взирала Кассандра на волю Олимпа: мертвец пытался вразумить мертвых и будет наказан.
Шипение огласило берег.
Трижды змеи обползли вокруг коня. И скрылись в волнах, оставив Лаокоона с сыновьями глядеть им вслед.
– Знамение, – тихо сказал жрец Аполлона. На этот раз старика услышали все, словно он шептал каждому в уши. – Мы сожжем предательский дар.
Поодаль кивнул, соглашаясь, Деифоб. А Гелен уже отдавал распоряжения насчет костра. «Что вы делаете?! – пыталась крикнуть Кассандра, но язык сковала немота. – Этого не может быть! Это неправда! Змеи, вернитесь! Лаокоон, погибни! Троя должна пасть!.. Остановитесь, слепые! – рок беспощаден и неизменен…»
Ее не слышали.
Ее не слушали.
А услышав, не поверили бы, как обычно.
…Еще через час деревянный конь сгорел дотла со всей своей начинкой. И мальчишки рылись в пепле, радуясь черным наконечникам копий или закопченным бляхам панцирей. Кости погибших героев мальчишки пинали ногами. Череп Одиссея, лопатка Диомеда, берцовая кость Неоптолема…
Над всем этим ликовала неприступная Троя, сдаваясь победе без боя.
Она брела по гальке босиком.
Ночь. Небывалая, безумная ночь. За спиной пылает город – праздничные костры создают иллюзию гибели в пожаре. Кличи радости при богатом воображении могут сойти за вопли несчастных, гибнущих под ударами мечей. «Победа!» – хрипит какой-то старик. Спасибо ветру: разорвав голос на пестрые ленты, он относит начало в сторону моря; «…беда!» – дряхлый Приам, наверное, умирает, сражен ахейским юнцом. Например, сыном Ахилла, мстящим за отца. Если очень захотеть, можно поднатужиться и вкатить сизифов камень правды на гору лжи.
90 
