262 
– Я не стану выводить его имя, – сказала Алиса.
– А мне это не нужно, – ответила девушка, сжав изо всех сил зубы, словно боялась показать язык. Она хотела татуировку в виде разбитого сердца.
А Алиса вывела у нее на теле целое сердце! Так помнил Джек.
– Ты меня обманула. Я просила другое! – крикнула Ингрид Алисе, когда дело было сделано.
– Я дала тебе то, что у тебя есть на самом деле, твое настоящее сердце, как есть, крошечное, – возразила Алиса.
– Я ничего тебе не скажу, – ответила девушка.
Ингрид шепнула Джеку на ушко слово «Сибелиус»; оказалось, она имела в виду не самого композитора, а консерваторию его имени в Хельсинки, где учились следующие ученики Уильяма. Брейвик сказал «нужно ковать много мечей», среди этих мечей были и новые ученики.
– Ингрид бросила орган, – сообщил Джеку Андреас. – Она вернулась к фортепиано, без особого успеха. Я же остался на органе. Человек обязан развиваться, расти, иначе нельзя – и вот я рос, – сказал он чрезвычайно гордо. – Потом она вышла замуж, тоже без особого успеха.
Джек решил, что Брейвик ему решительно не нравится – самодовольный, надутый, даже жестокий.
– А ваш брак, он успешный или как? Вы вообще женаты? – поинтересовался он.
Тот пожал плечами:
– Я стал органистом. Уж если на то пошло, я благодарен вашей матери. Она спасла меня от женитьбы – а в том возрасте мне еще рано было жениться. У меня началась бы личная жизнь, а это отнимает уйму времени; мне же нужно было целиком сосредоточиться на музыке. Что же до Ингрид, я уверен, за кого бы она ни вышла, она бы в итоге предпочла личную жизнь музыке и карьере. Более того, я уверен, выйди она за меня, ее личная жизнь сложилась бы точно так, как она в итоге сложилась. У Ингрид никогда ничего не получалось, она что ни делала – все из рук валилось.
Как у многих людей, добившихся славы, у Андреаса Брейвика имелись ответы на все вопросы. Чем больше он говорил, тем сильнее Джеку хотелось поскорее найти Ингрид My.
– Я еще кое-что хотел спросить, – начал он. – Помнится, в соборе нас встретила уборщица, пожилая женщина, я бы сказал, властная, с сильным характером… Она хорошо говорила по-английски.
– Это решительно невозможно, – отрезал Брейвик. – Наши уборщицы не знают по-английски ни слова.
– Эта говорила по-английски блестяще.
– В таком случае это была не уборщица, – раздраженно сказал Брейвик. – Если вы не помните ее имя, то я не смогу…
– У нее была в руках швабра, она опиралась на нее, тыкала ею в маму, размахивала ей, – сказал Джек. – Кажется, ее звали Эльза-Мария Лотта.
Брейвик презрительно усмехнулся:
– Это мать Ингрид! Верно вы подметили, властная женщина! Но «блестяще» – это перебор, она говорила по-английски не более чем сносно.
– Фамилия точно Лотта, и у нее точно была швабра, – настаивал Джек.
– Она развелась с отцом Ингрид и снова вышла замуж, – сказал Андреас. – Швабры у нее не было – вы приняли за швабру ее трость. Она сломала лодыжку, выходя из трамвая перед собором, каблук застрял между рельсами; лодыжка неправильно срослась, поэтому она всегда ходила с тростью.
– У нее были очень сухие руки, как у уборщиц, – схватился за последнюю соломинку Джек.
– Она занималась гончарным делом, знаете, творческая натура и все такое. У гончаров всегда очень сухие руки, – объяснил Брейвик.
Нечего и говорить, Эльза-Мария ненавидела Алису, а в итоге возненавидела и Андреаса Брейвика (Джеку не составило труда вообразить, как это произошло).
Джек попросил у органиста адрес Ингрид My.
– Зачем вам ее видеть, – сказал тот, – она с тех пор не стала говорить разборчивее.
Джек стал уговаривать его, и Андреас, поупиравшись, записал ему адрес бывшей невесты.
Оказалось, Андреас Брейвик неплохо осведомлен о том, какая нынче жизнь у Ингрид My; после всего сказанного (и вдобавок каким тоном!) Джек очень этому удивился.
– Она вышла замуж и стала Ингрид Амундсен, – сказал Андреас, – потом развелась и переехала в квартиру на третьем этаже на Тересесгате, на левой стороне, окна на север. От центра Осло пешком двадцать пять минут.
Брейвик говорил так четко и с таким видом, словно долго репетировал этот монолог.
– Мимо проходит трамвай, синяя линия, – медленно продолжил он, – а после того как построили новую больницу, Риксхопитале, стало еще больше общественного транспорта. Шум ей досаждал поначалу, а теперь, наверное, она его уже и не слышит.
262 
