94 
– Но почему?
– Видишь ли, человек делается жертвой обстоятельств только и исключительно по собственной, понимаешь, по собственной воле. Ну еще иногда по воле Божьей, – сказал Серый Призрак. Судя по лицу наказанного третьеклашки, тот решил, что миссис Макквот говорит о нем.
Слава богу, Джек никогда не задавал следующий вопрос Эмме Оустлер. Его услышали лишь уши миссис Макквот и стены часовни.
– Скажите, а если у человека на уме один только секс, каждую минуту, – это воля Божья или что?
– О боже мой! – воскликнула миссис Макквот и перевела взгляд с алтаря на Джека. – Ты серьезно?
– Каждую минуту, – повторил он. – Мне еще снятся сны – исключительно сны о сексе, больше ни о чем.
– Джек, ты говорил об этом с мамой?
– Я знаю, что она ответит. «Мал еще говорить об этом».
– Но ты уже не мал думать и видеть об этом сны!
– Может, когда я пойду в школу для мальчиков, мне станет легче, – сказал Джек. Он знал, что у мамы есть план – после школы Св. Хильды отдать его в школу для мальчиков. Через дорогу от Св. Хильды располагался Колледж Верхней Канады, чьи воспитанники все время крутились вокруг девочек из Св. Хильды (тех, что постарше). Разумеется, миссис Уикстид хорошо знакома с кем-то из колледжа, разумеется, учителя из Св. Хильды напишут ему лучшие рекомендации (по крайней мере, в плане успеваемости). Он даже прошел собеседование в колледж. Привыкнув к серому и малиновому в Св. Хильде, Джек решил, что в колледже слишком много синего – мальчики носили галстуки в сине-белую полоску. А те, кто играл за первые команды колледжа, носили уже целиком синие галстуки. Алиса решила, что у спортсменов в колледже слишком много поклонников; их превращают в кумиров, говорила она Джеку, и это очень плохо. По сей причине на собеседовании она сказала, что ее сын не очень спортивный.
– Откуда ты знаешь? – спросил Джек, ведь он ни разу не пробовал заниматься спортом.
– Джек, верь мне, ты не спортивный.
Но он верил маме все меньше и меньше.
– И в какую же школу ты идешь? – спросил Серый Призрак.
– В Колледж Верхней Канады, так мама решила.
– Я поговорю с твоей мамой, Джек. Мальчики из колледжа заживо спустят с тебя шкуру.
Джек верил миссис Макквот, так что сильно перепугался и поделился страхами с Эммой.
– Как это они спустят с меня шкуру? Зачем, почему?
– Ну просто ты не спортивный, Джек.
– И что?
– Ничего, они заживо спустят с тебя шкуру, и дело с концом. Ты будешь чемпионом в другом виде – в спорте по имени «жизнь», конфетка моя.
– Спорте по имени…
– Так, заткнись и поцелуй меня, – приказала Эмма.
Они, как обычно, сидели на заднем сиденье лимузина Пиви. С недавних пор Джеков «малыш» стал небезразличен к Эмме – от нее требовалась лишь малая толика усилий. Правда, если у «малыша» было плохое настроение, то, что бы Эмма ни делала, вставать он отказывался. Эмма ходила в десятый класс, ей было шестнадцать, а на вид – то ли тридцать, то ли сорок, и еще ей поставили на зубы пластинки, что ее чрезвычайно бесило. Из-за них Джек боялся целовать ее.
– Нет, не так! – учила мальчика Эмма. – Я что, птица в клетке? Ты что, пытаешься накормить меня червячками?
– Это мой язык!
– Я знаю, что ты там мне суешь в рот. Я говорю о другом, о важном – о том, как я это воспринимаю.
– Тебе кажется, будто это червяк?
– Нет, мне кажется, что как ты меня целуешь, так я задыхаюсь.
Она притянула его за голову, затем посмотрела ему в лицо с необыкновенной теплотой и одновременно жгучим нетерпением. С каждым годом Эмма делалась все крупнее и сильнее. Про себя же Джеку казалось, что он и вовсе не растет. Но у него теперь стоял, и еще Эмма всегда каким-то образом знала, стоит у него или нет.
– Этот твой дружок – ух, он будет знаменит!
– В каком смысле?
– В таком, что очень скоро он будет нарасхват.
– Сэр, ваша подружка вешает вам на уши лапшу, – сказал Пиви.
– Сам ты сэр! А ну закрой рот и веди машину, – приказала Эмма. Как и Джек, Пиви не в силах был возражать.
Джек часто задумывался, что же такое произошло между мамой и миссис Оустлер, когда Алиса возвращала ей лифчик, если его снова оставили наедине с Эммой. И не просто оставили – они очень много времени проводили друг с другом, более того, частенько оставались наедине дома у Эммы. Даже если ее мама тоже была дома, она не беспокоила их – никаких бессмысленных криков про чай и тому подобное.
Оустлеры жили в трехэтажном особняке на Форест-Хилл, он достался миссис Оустлер от бывшего мужа; Эмма и мама разбогатели на разводе. В торонтских таблоидах женщин, которые заработали на разводе много денег, поливали ядом, но миссис Оустлер говорила, что этот способ разбогатеть ничуть не хуже любого другого.
94 
