97 
Не потратив и секунды на решение проблемы, она сказала:
– Знаешь, Эмма, наверное, тебе и правда стоит эпилировать верхнюю губу.
Интересно, мне нужно накладывать швы или нет, подумал Джек. Крови было столько же, сколько от Люсинды Флеминг, а она-то прокусила себе губу насквозь! Что и говорить, девятилетний Джек Бернс – не новичок в поцелуях на грани фола!
– Нет, это просто порез, – сказала мама Эммы, сжав Джекову губу указательным и большим пальцем. Кровь ее не пугала. Джек сразу узнал ее духи – он много ночей провел с «пышным» лифчиком. Едва Джек вспомнил про него, как в тот же миг миссис Оустлер заметила свое белье на окровавленной кровати Эммы.
– Эмма, я скажу тебе спасибо, если ты будешь впредь играть в эти игры только со своим бельем, – сказала миссис Оустлер; впрочем, улика в виде белых кружевных трусов Эммы, болтающихся у нее на левой ноге, говорила, что Эммино белье уже задействовано в означенных играх. Весь интерес миссис Оустлер, однако, ограничивался судьбой ее трусиков.
– Что и говорить, Джек, ты у нас молодой, да ранний, – сказала она мальчику.
– Джек много знает про татуировки, – сказала Эмма. – А про твою он вообще все-все знает.
– В самом деле? Джек, это правда? – спросила миссис Оустлер.
– Если у вас иерихонская роза, то да, я кое-что про нее знаю, – сказал Джек.
– Ну, что ты стоишь, покажи ему! – приказала Эмма маме.
– Я думаю, Джеку ни к чему смотреть на мою розу, что нового он в ней найдет? – ответила та.
– Ну, тогда на нее хочу посмотреть я, и повнимательнее, – сказала Эмма. – Ведь я теперь знаю, что это такое на самом деле.
– Позже, Эмма, – ответила миссис Оустлер. – Не можем же мы отправить Джека домой в крови.
– У тебя над влагалищем еще одно влагалище, – завопила от злости Эмма, – а мне ты не разрешаешь сделать какую-то несчастную бабочку на лодыжке!
– О-о, это больно – на лодыжке, – вставил Джек. – Когда татуируют место, где нет мышц, а только кости, это очень больно.
– Эмма, слушай Джека, он в самом деле все-все знает про татуировки.
– Я хочу какую-то несчастную бабочку! Мне больше ничего не надо! – кричала Эмма.
Мать не обращала на нее внимания.
– Джек, вот как мы поступим. Я отведу тебя к себе в ванную, ты там вымоешься. Эмма тоже примет душ, но у себя.
Миссис Оустлер взяла Джека за руку и провела его знакомой дорогой к себе в спальню, а оттуда – в большую ванную комнату с зеркалами. В другой руке миссис Оустлер несла свои трусики, крутя их на указательном пальце. Джек снова остро ощутил запах ее духов – видимо, трусики сыграли роль вентилятора.
Миссис Оустлер сняла с Джека запачканные кровью рубашку и галстук, налила полную раковину теплой воды, окунула туда какую-то тряпочку и протерла Джеку шею и лицо, а губу лишь очень бережно промокнула (из нее до сих пор сочилась кровь). Джек принялся мыть руки, миссис Оустлер тем временем мыла ему плечи. Какие у нее нежные, словно шелковые, руки. Крови на плечах у Джека и подавно не было, но маме Эммы нравилось трогать Джека не меньше, чем дочери.
– Джек, ты станешь сильным парнем; не очень большим, но сильным.
– Вы правда так думаете?
– Я не думаю, я знаю. Уж мне можешь поверить.
– Вот оно что.
Тут Джек понял, почему руки у миссис Оустлер такие нежные и шелковистые – она гладила ему плечи своими трусиками.
– Сразу видно, ты не по годам развит, – продолжила она, – я имею в виду, ты довольно взрослый, а вот Эмма, напротив, в целом ряде вопросов недоразвита. Вот тебе пример – ей очень сложно общаться с мальчиками ее возраста.
– Вот оно что, – снова сказал Джек, вытирая руки полотенцем (а миссис Оустлер все гладила его по плечам трусами). Он видел в зеркале отражение ее лица – какая она сосредоточенная и серьезная, особенно с этой своей мальчиковой стрижкой.
– Что до тебя, Джек, то ты, я гляжу, комфортно чувствуешь себя в обществе и девочек постарше, и женщин.
Тут Эммина мама провела трусиками ему по затылку, а потом надела их ему на голову, словно шляпу или, скорее, берет – уши попали в дырки для ног. Джек как раз почувствовал себя весьма некомфортно.
– Но что же мы скажем твой маме про губу? – спросила миссис Оустлер. Джек не успел ответить, она продолжала: – Боюсь, Алиса еще не готова услышать, что ее сын целуется с шестнадцатилетними.
О-го-го! Оказывается, миссис Оустлер называет маму по имени! Впрочем, Джек не очень удивился; конечно, подумал он, как я сам не догадался. Иерихонская роза – это долгая песня, как минимум несколько часов, а тут еще ее выводили на такой интимной части тела. Джек легко представил себе, как мама и миссис Оустлер беседуют – да уж, за это время можно о многом переговорить. А если ты лежишь на кровати или на столе и у тебя выводят иерихонскую розу в трех сантиметрах от влагалища – разве есть темы, которые нельзя обсудить в такой ситуации? Люди делались друзьями на всю жизнь за куда меньшее время. Алиса много часов провела, глядя на лобок миссис Оустлер, как же им близко не познакомиться? И однако, подумал мальчик, несмотря на то, что после истории с лифчиком Алиса и миссис Оустлер не поссорились, порез на губе Джека, кажется, может положить их дружбе конец. Во всяком случае, Джек решил, что, по крайней мере, не станет рассказывать маме, как целовался с Эммой.
97 
