36 
Новый матрас и подушки. И разумеется, ни одного отпечатка моего мужа, ни единого его волоска. Только деревянная резная рама тонкой работы, внутри которой мы когда-то занимались любовью, – эту кровать Карл приобрел в те счастливые дни, когда ему доставляло огромное удовольствие покупать для меня вещи. Почему, почему, спрашивала я тогда, почему столько радости? Мне было стыдно, что тонкая резная мебель и редкие ткани делали меня такой счастливой.
Я ясно представила скрипача-призрака, хотя его здесь не было. Я была одна в этой комнате – больше ни души.
– Нет, ты не ушел, – прошептала я. – Я знаю, ты еще вернешься.
Хотя, с другой стороны, с чего бы ему возвращаться? Какой у него был долг передо мной, у этого призрака, которого я всячески обзывала и проклинала? А мой покойный муж сожжен всего три дня назад. Или четыре?
Я начала плакать. В комнате даже не улавливается сладостный запах волос Карла или его одеколона. Не было запаха чернил и бумаги. Не было запаха «Балканского собрания» – табака, от которого он так и не смог отказаться, того самого, что постоянно высылал ему из Бостона Лев.
«Позвони Льву. Поговори со Львом».
Но зачем?
Из какой пьесы эта привязчивая строчка: «Но это было в другой стране. К тому же девка умерла»?[12]
Строка из Марло, вдохновившая когда-то и Хемингуэя, и Джеймса Болдуина, и кто знает, скольких еще…
Я начала нашептывать строку из Гамлета: «…безвестный край, откуда нет возврата земным скитальцам».[13]
В комнате раздался долгожданный шорох: просто зашелестели занавески, а потом заскрипели половицы, как иногда случается в этом доме, оттого что в слуховые окна чердака ударится ветер.
Затем снова наступила тишина. Он словно пришел, а потом ушел – внезапно, демонстративно, и я почувствовала невыносимую пустоту и одиночество этой секунды.
Все мои философские убеждения, которых я когда-либо придерживалась, оказались бессильны. Я была одинока. Одинока. Это хуже, чем вина и горе, и возможно, что… Нет, не стану об этом думать. Я улеглась на новое белое атласное покрывало и попыталась душой и телом провалиться в черную пустоту, отгородиться от всех мыслей. Пусть ночь хотя бы раз будет спокойной и безмятежной, как этот потолок надо мной, за которым скрывается равнодушное, невозмутимое небо с бессмысленными и дразнящими звездами. Но я не смогла остановить ход своих мыслей – это все равно что пытаться не дышать.
Уход моего призрака поверг меня в ужас. Я сама его прогнала! Я рыдала, шмыгая носом. Меня пугало, что я больше не увижу его никогда, никогда, никогда, что он ушел так же безвозвратно, как уходят живые, что я сама развеяла это чудовищное сокровище по ветру!
О Господи, нет, только не так, нет, пусть он вернется. Если остальных приходится удерживать при себе, то я это понимаю и всегда понимала. Но он ведь призрак! Мой Бог, пусть он ко мне вернется…
Я впала в полное отчаяние. А затем… что я могу сказать? Что мы знаем о тех минутах, когда ничего не чувствуем? Если бы только мы могли очнуться от этого забвения с ощущением уверенности, что в жизни нет никаких тайн, что жестокость всегда безлика… Но это не так.
Несколько часов я ни о чем не думала.
Я спала.
Вот и все, что я знаю. Я спала, отодвинув как можно дальше все свои страхи и мысли о потерях, оставив только одну отчаянную молитву: «Пусть он вернется, Господи».
Какое святотатство!
Глава 7
На следующий день дом был полон людей. Все двери стояли нараспашку, так что гостиные, расположенные по обе стороны просторного вестибюля, хорошо просматривались из длинного обеденного зала, а народ беспрепятственно фланировал по коврам, жизнерадостно беседуя, как принято у жителей Нового Орлеана на поминках, словно именно этого желал покойник.
Меня же окружало небольшое облако молчания. Все считали, что я… ну, скажем так, душевно надломлена, раз провела два дня у мертвого тела да к тому же еще, не сказав ни слова, улизнула из больницы.
Катринка никак не могла успокоиться и все выговаривала Розалинде, словно та в действительности меня убила.
Розалинда своим низким сонным голосом то и дело интересовалась, все ли со мной в порядке, и я каждый раз отвечала «да». Катринка специально завела разговор обо мне со своим мужем. Гленн, муж Розалинды, мой любимый зять, казался совсем сломленным. Он глубоко переживал мою потерю, но не нашел лучше ничего, как не отходить от меня ни на шаг. Я вдруг почувствовала, как сильно их люблю – Розалинду и Гленна, бездетную пару, владельцев дешевой лавчонки, где до сих пор продаются книги Эдгара Райса Берроуза в мягких обложках и пластинки на семьдесят восемь оборотов с записями Нельсона Эдди.
12
Кристофер Марло. «Мальтийский еврей» (перевод В. Рождественского).
13
Шекспир. «Гамлет» (акт III; перевод М Лозинского).
36 
