Последние отзывы

  186  

Вот он, Иероглиф Великого Делания. Для Рудольфа это было очевидно: он достаточно бился с иероглифами, тайнами, спрятанными в эмблемах, эмблемами, облаченными в стихи, стихами, объясненными через загадки.^[523]

О трижды и четырежды счастлив тот ^[524] , кто достигает этой (почти копулятивной) точки Тернера и отвергает и удаляет эту темную и излишнюю часть Кватернера, источник смутных теней. Тогда при некоторых усилиях мы обретаем белые одежды, сверкающие, как снег.^[525]

Смени черное на белое, одень Ребенка, приготовься к Свадьбе, Бракосочетанию Земли и Небес. Он уже слышал это прежде.

О Максимилиан! Пусть Бог через Свою мистагогию сделает тебя (или другого отпрыска Австрийского Дома) могущественнейшим из всех, когда придет мое время упокоиться во Христе, с той целью, чтобы слава Его безупречного Имени была восстановлена среди невыносимых теней, накрывших Землю.

Невыносимые тени. О если бы они исчезли. Император вернулся к странице, на которой была изображена Монада. Но как долго он ни всматривался, она ничего ему не поведала; однако в ту ночь спал он крепко. Утром же выслал человека в дом Ди, чтобы пригласить его в замок.

Тысяча ступеней ведет вверх от пражского Старого Града к воротам дворца Градшин, по-богемски — Градчаны. Ступени, вытесанные в каменном подножии замка, петляют и карабкаются в гору, высоты и ширины они разной, так что нога никогда не знает, где опустится, и путник сбивается с ритма. На ступенях, в лачугах и пещерах, в палатках и под открытым небом собираются шайки нищих и предсказателей, и те, кто страдают от ужасных болезней и уродства, и те, кто уродами притворяются милостыни ради; здесь — шлюхи, потерявшиеся дети, святые, которым были видения о конце света, и те, кто приносит тяжбы или прошения императору, но на полпути вверх по бесконечным ступеням (какими они казались доктору Ди) отчаялись найти справедливость и милость и замерли в позах, выражающих безнадежность, — теперь они не могли даже протянуть в мольбе руку проходящим мимо.

Он шел вверх, крепкий старик, подгоняемый своей миссией, и радовался силе ног, окрепших за годы скитаний по британским холмам в поисках древностей и святилищ. Поднимаясь все выше, он повторял про себя слова ангела Уриэля, сказанные прошлой ночью:^[526] Если он живет праведно и верно следует за мной, укреплю Дом его столпами из гиацинта ^[527] , и палаты его исполнятся скромностью и успокоением. Пошлю на него Восточный Ветер, подобный Царице Успокоения, и воссядет она в замках его с Триумфом, и заснет он радостно.

Казалось, стража и распорядители на воротах были поставлены, чтобы никого не впускать. Доктор Ди чуть ли не все Утро стучал в окошко, его отсылали от одного к другому, пока наконец не признали bona fides,^[528] после чего он с радостью был впущен: Его величество вас ожидает, что ж это вы задержались, идемте, идемте.

Главный управляющий императора, Октавиус Спинола, ученый придворный, от которого Ди получал приветливые письма на великолепной латыни, ухватил доктора за подол мантии и повел его вверх по еще одному огромному пролету, которым, по словам Спинолы, вооруженные люди некогда въезжали верхом на мессу; под неимоверным веерным сводом, расходящимся подобно сплетенным пальцам, сквозь открытые двери, мимо рядов кабинетов и сундуков (кто знает, что в них хранится), в личные апартаменты, где ставни полуприкрыты от летнего солнца, и через столовую в личный кабинет императора. Высокая холодная комната, не исполненная скромности, а равно и успокоения; громоздкий стол черного дерева, за которым сидит император; перед Рудольфом — огромный столовый прибор из серебра и открытая шкатулка, из которой он достал копию «Монады», переплетенную в позолоченную кожу: Ди узнал книгу.

«Это была книга моего отца, — сказал император. — Я нашел ее сегодня».

«Он был велик и добр, — сказал Джон Ди, — и я чту его память».

Почудилось ли ему в полутьме комнаты или глаза императора и впрямь наполнились слезами?

«Слишком сложно для меня, — сказал император, открывая книгу. — Но если вы расскажете мне, я послушаю. Возьмите вина».

Управляющий налил вина из большого кувшина и удалился. Они остались наедине. Джон Ди, являвшийся ко двору королевы английской и учивший ее алхимии, приносивший прошения королю Польши Стефану, посвятивший книгу Максимилиану из дружеских чувств и по обязанности, — Джон Ди на мгновение смешался: смутило его присутствие не императора, но тех незримых сил, чье горькое послание он должен был передать.

  186