Лёгкий, ненавязчивый романчик 
50 
– Его еще здесь нет, – наконец пробормотал он. Потом с улыбкой обратился ко мне: – Мистера Бродского здесь еще нет. Но я уверен, более чем уверен, что он скоро появится.
Хоффман снова оглядел зал и, казалось, на минуту впал в нерешительность.
– Если вы подождете здесь одну минуту, мистер Райдер, я пойду и приведу графиню. О, если не возражаете, то встаньте чуточку в сторону – ха-ха! – вот сюда, подальше от глаз. Как вы помните, вы же – наш основной сюрприз. Прошу вас, я скоро вернусь.
Хоффман шагнул в зал – и я видел, как он пробирается между гостями, своим озабоченным видом разительно контрастируя с царившим вокруг него весельем. Кое-кто пытался с ним заговорить, но Хоффман всякий раз уклонялся с рассеянной улыбкой. Скоро я потерял его из виду и, по-видимому, немного подался вперед, надеясь вновь выискать его в толпе. Должно быть, меня заметили, и я услышал голос рядом с собой:
– А, мистер Райдер, вы приехали? Как чудесно, что вы наконец-то с нами!
Крупная женщина лет шестидесяти положила руку мне на плечо. Я с улыбкой промямлил какую-то любезность, на что она отозвалась:
– Всем собравшимся не терпится познакомиться с вами. – Сказав это, она настойчиво повлекла меня за собой в самую гущу толпы.
Пока я проталкивался вслед за ней между гостями, женщина принялась задавать мне вопросы. Поначалу это были обычные расспросы о здоровье, о путешествии. Но затем, по мере нашего продвижения вперед, мне пришлось детально отчитываться о своей жизни в отеле. В самом деле, моя собеседница вникала в такие подробности: например, понравилось ли мне мыло; по вкусу ли мне ковер в вестибюле, – что я поневоле заподозрил в ней профессиональную соперницу Хоффмана, сильно раздосадованную моим пребыванием в его заведении. Однако ее манера держаться и снисходительные кивки, которыми она отвечала на приветствия окружающих, исключали сомнения в том, что именно она – хозяйка вечера; да, по всему было видно: это и есть графиня.
Я предполагал, что мы направляемся в какую-то определенную часть зала или же к какому-то конкретному человеку, но очень скоро у меня создалось впечатление, будто мы просто медленно движемся по кругу. Не раз я совершенно отчетливо сознавал, что вот здесь, на этом месте, мы побывали по крайней мере дважды. Любопытным мне показалось и то, что хотя все головы поворачивались в сторону хозяйки, она не делала ни малейшей попытки меня кому-либо представить. Иные время от времени вежливо мне улыбались, однако особого интереса ко мне никто не проявлял. Если я проходил мимо беседующих, разговор ни на минуту не прерывался. Я испытывал легкое недоумение, будучи приучен к потоку вопросов и комплиментов.
Очень скоро, впрочем, я ощутил в общей атмосфере зала нечто не совсем обычное: в приподнятой веселости чувствовалась какая-то натянутость, даже театральность, хотя я и не мог сразу уловить, что именно. Но вот нашей прогулке настал конец: графиня заговорила с двумя дамами, усыпанными драгоценностями, а я получил возможность оглядеться и собрать кое-какие впечатления. Только тогда мне стало ясно, что мы вовсе не на вечеринке с коктейлями: все собравшиеся приглашены на обед, который должен был начаться по крайней мере двумя часами раньше, однако графиня и ее близкие вынуждены были отложить начало обеда ввиду отсутствия как Бродского – официального почетного гостя, так и меня – главного сюрприза вечера. Далее, продолжая озираться вокруг, я постепенно начал понимать, что произошло перед нашим прибытием.
Предполагаемый обед должен был быть наиболее пышным торжеством из всех, что устраивались в честь Бродского. Предваряя к тому же поворотное событие, намеченное на вечер четверга, он изначально обещал немалые волнения, а опоздание Бродского еще более усилило напряженность. Поначалу, впрочем, гости – а все они прекрасно сознавали свою принадлежность к городской элите – сохраняли спокойствие, старательно избегая самого отдаленного намека, в котором можно было бы усмотреть сомнение в благонадежности Бродского. Большинство, собственно, даже и не упоминало его имени, выражая свою озабоченность лишь бесконечными прениями относительно того, когда подадут обед.
Затем распространилась новость о собаке Бродского. Как получилось, что подобное известие преподнесли столь необдуманно, не совсем ясно. Вероятно, позвонили по телефону, и кто-то из ведущих деятелей города, сбитый с толку желанием разрядить обстановку, проболтался гостям. Весть быстро облетела собравшихся, и без того истомленных тревогой и голодом: последствия допущенной ошибки, разумеется, нетрудно было предвидеть. По залу мгновенно побежали самые дикие слухи. Бродского нашли вдребезги пьяного в обнимку с трупом своего любимца. Бродского обнаружили барахтающимся в уличной луже и несущим полную невнятицу. Бродский, вне себя от горя, пытался покончить с собой, выпив парафин. Последняя версия вела свое происхождение от инцидента, имевшего место несколько лет тому назад: тогда, действительно, Бродского, во время запоя, спешно доставил в больницу сосед-фермер. Впрочем, глотнул Бродский парафина с целью самоубийства или же просто спьяну, по ошибке, так и осталось невыясненным. В результате, под влиянием этих слухов, повсюду в зале начались толки самого отчаянного свойства.
50 
