Особенно,... 
55 
Я мысленно перебирал возможные варианты вступления, как вдруг обратил внимание на то, что толпа значительно поредела. Только теперь я увидел, как гости гурьбой устремились в столовую, и, вскочив на ноги, присоединился к шествию.
Иные из направлявшихся на обед встречали меня улыбкой, однако никто со мной не заговаривал. Я ничуть против этого не возражал, поскольку пытался построить в голове действительно завлекательное начало речи. У самого входа в столовую я все еще никак не мог сделать выбор между двумя вариантами. Первый звучал так: «С годами мое имя исполнителя стало ассоциироваться с определенными качествами. Тщательная проработка деталей. Безукоризненно выверенная точность. Строгий контроль над динамикой». Пародийно-помпезное начало тут же сводилось на нет веселыми признаниями относительно того, что произошло в Риме на деле. Другой способ заключался в незамедлительном переходе к откровенно фарсовому тону: «Опрокинутая рампа. Отравленные грызуны. Опечатки в партитуре. Немногие из вас, я полагаю, готовы усмотреть прочную связь между подобными явлениями и моим именем». Оба варианта имели свои достоинства и недостатки – и в результате я решил отложить окончательный выбор до того момента, когда смогу лучше судить об общем настроении, которое будет царить за обедом.
В столовой все вокруг взволнованно переговаривались. Войдя, я был поражен ее громадностью. Даже при таком многолюдном сборище – свыше сотни человек – было понятно, почему потребовалось осветить только часть зала. Сервировано было множество круглых столиков, однако не меньшее количество ненакрытых – без белоснежных скатертей и серебра, без стульев – рядами терялось в полумраке вдали. Многие из гостей уже заняли свои места, и общая картина – сверкание дамских драгоценностей и хрустящая белизна курток официантов на фоне черных смокингов в обрамлении темноты – производила сильное впечатление. Я озирал столовую с порога, пытаясь оправить на себе халат, и тут рядом появилась графиня. Она взяла меня под руку и повела вперед, как уже делала раньше, со словами:
– Мистер Райдер, мы поместили вас за столик, откуда вы будете не слишком заметны. Нам не хочется, чтобы вас обнаружили и тем самым испортили сюрприз! Но не огорчайтесь: как только мы объявим о вашем присутствии и вы подниметесь со стула, вас прекрасно увидит и услышит каждый.
Хотя столик, к которому меня подвела графиня, находился в углу, я не совсем мог взять в толк, почему он был незаметнее прочих. Графиня с улыбкой усадила меня за него и, сказав какую-то фразу, которую из-за гула голосов я не сумел разобрать, удалилась.
За столиком сидело еще четверо: одна супружеская пара постарше, другая чуточку моложе; все они заученно улыбнулись мне, прежде чем возобновить разговор. Супруг постарше объяснял, почему их сын намерен продолжать жить в Соединенных Штатах, далее речь зашла об остальных детях этой пары. Время от времени кто-то из говоривших делал попытку вовлечь меня в беседу, посматривая в мою сторону или улыбкой приглашая посмеяться над шуткой вместе. Однако прямо ко мне никто не обращался – и вскоре я перестал следить за нитью разговора.
Но как только официанты начали подавать суп, я заметил, что фразы сделались отрывистыми и произносились с явным беспокойством. В конце концов уже за главным блюдом мои соседи отбросили всякое притворство и принялись обсуждать действительно волновавший их вопрос. Откровенно бросая взгляды на Бродского, они вполголоса обменивались предположениями относительно его теперешнего состояния. Женщина помоложе заявила:
– Нет, в самом деле, кто-то должен подойти к нему и сказать, как мы все опечалены. Нам всем следовало бы к нему подойти. Похоже, никто еще ему и слова не молвил. Взгляните, люди возле него – они же совсем с ним не разговаривают. Быть может, стоит начать нам, оказаться первыми. Тогда потянутся и остальные. Наверное, все, вроде нас, чего-то ждут.
Соседи по столику принялись уверять женщину, что наши хозяева держат ситуацию под полным контролем и что так или иначе Бродский выглядит прекрасно, но уже через минуту и они начали встревоженно посматривать в ту сторону.
Разумеется, я тоже вовсю пользовался возможностью внимательно понаблюдать за Бродским. Его усадили за столик несколько большего размера. Хоффман сидел рядом с ним по одну сторону, графиня – по другую. Компанию им составляли чинные седовласые мужчины. Они непрерывно шепотом совещались между собой, что создавало вокруг столика заговорщическую атмосферу, плохо сочетавшуюся с общим настроением. Что касается самого Бродского, то он не выказывал ни малейших признаков опьянения и спокойно, почти равнодушно расправлялся с едой. Тем не менее он как будто бы ушел в свой собственный мир: за главным блюдом Хоффман, держа руку у Бродского за спиной, непрерывно что-то бормотал ему в ухо, однако старик угрюмо смотрел в пространство перед собой, никак не отзываясь. Даже когда графиня, тронув его за руку, что-то произнесла, он не ответил ни слова.
55 
