Прочитал почти все книги про пиранью, Мазура, рассказы отличные и хотелось бы ещё, я знаю их там... 
очень нудно 
160 
«Мой ангел, – молвил Он наконец, – ты вызываешь во Мне еще большую симпатию сейчас, когда у Меня в груди бьется человеческое сердце. Как ты наивен! Как далек ты от понимания материального мироздания».
«Но ведь именно я уговорил Тебя сойти вниз! Почему ж я далек? Я – ангел-хранитель! Я вижу то, на что другие ангелы не осмеливаются даже взглянуть из страха, что разрыдаются, и это вызовет у Тебя гнев».
«Мемнох, просто-напросто ты не понимаешь, что такое плоть. Эта концепция чересчур сложна для тебя. Что, по-твоему, сделало твои души в преисподней совершенными? Разве не страдание? Да, они, возможно, являются туда исковерканными и испепеленными, если на земле на их долю достались одни страдания, и некоторые их них могут разочароваться и исчезнуть. Но ведь кто-то из них, даже будучи в преисподней, просветляется и очищается.
Мемнох, жизнь и смерть – это составляющие цикла, а страдания – его побочный продукт. И человеческая способность познать страдания никого не минует! То, что просветленные души, коих ты вывел из преисподней, познали их, то, что они научились принимать красоту мира во всех ее проявлениях, сделало их достойными пройти через небесные врата!»
«Нет, Отче, это неверно! – сказал я. – Ты понял неправильно. О, я понимаю, что произошло».
«Понимаешь? Что ты пытаешься втолковать Мне? То, что Господь Вседержитель, проведя тридцать лет в человеческом обличье, не постиг правды?»
«Именно так! Все это время Ты помнил, что являешься Богом. Ты упоминал моменты, когда Тебе казалось, что Ты сошел с ума или все позабыл, но то были мгновения! Краткие мгновения! И теперь, когда Ты замышляешь собственную смерть, Ты знаешь, кто Ты, и Ты этого не забудешь, верно?»
«Нет, конечно. Мне надлежит быть воплощенным Сыном Божиим, чтобы выполнить Свое пастырство, исполнить Свои чудеса. Суть в этом».
«В таком случае, Господи, Ты не ведаешь, что означает быть во плоти!»
«Как смеешь ты полагать, будто это тебе известно, Мемнох?»
«Когда Ты оставил меня в этом плотском обличье, когда низверг меня к дщерям человеческим, чтобы они исцелили меня и позаботились обо мне, в те ранние времена на этой самой земле, мне не было обещано, что меня возьмут обратно на небеса. Господи, Ты ведешь нечестную игру в этом эксперименте. Ты с самого начала знал, что вернешься назад, что снова станешь Богом!»
«Но кто лучше Меня поймет, что чувствует эта плоть?!» – вопрошал Он.
«Любой смертный, висящий сейчас на кресте на Голгофе за стенами Иерусалима, поймет лучше Тебя!» – отвечал я.
Его глаза расширились при взгляде на меня. Но Он не стал бросать мне вызов. Его молчание тревожило меня. И опять меня поразила мощь выражения Его лица, сияние божества в человеке, что призывало ангела во мне просто замолчать и пасть к Его ногам. Но я не стал это делать!
«Господи, когда я сошел в преисподнюю, – молвил я, – то не знал, вернусь ли когда-нибудь на небеса. Понимаешь? Никто не давал мне обещания, что мне позволят вернуться на небеса, разве не так? Меня учили страдания и мрак, ибо я рисковал тем, что никогда не преодолею их. Разве не видишь?»
Он долго обдумывал мои слова, потом печально покачал головой:
«Мемнох, ну как ты не можешь понять! Когда же человечество ближе всего к Богу, если не в минуты страдания ради любви друг к другу, те минуты, когда один человек умирает во имя жизни другого, когда люди движутся к смерти ради защиты оставшихся позади или защиты той правды о жизни, коей научило их мироздание?»
«Но миру не нужно всего этого, Господи! Нет, нет и нет. Миру не нужны кровь, страдания, войны. Не это учит людей любви! Людей учат теплота и привязанность друг к другу, любовь к детям, любовь в объятиях возлюбленных, способность понимать страдания других людей и желание защитить их, подняться над дикостью, образовав семью ли, клан ли, племя ли, что означает покой и безопасность для всех!»
Надолго воцарилось молчание. А потом Он лукаво рассмеялся.
«Мемнох, ангел мой. То, что ты узнал о жизни, ты узнал на ложе».
Я ответил не сразу. Его комментарий был, разумеется, пропитан презрением и иронией. Потом я заговорил:
«Это правда, Господи. Но страдания людей столь ужасны, несправедливость столь пагубна для их душевного равновесия, что все это может свести на нет усвоенные на ложе уроки, как бы великолепны они ни были!»
«О-о, но когда любовь приходит через страдание, Мемнох, она приобретает силу, которую никогда не придаст ей неискушенность».
160 
