Последние отзывы

  79  

— Логика?! Определенная?! — Адвокат еле сдержался, чтоб не подпрыгнуть от возмущения: негоже будущему лорду-канцлеру впадать в детство. — Позвольте узнать, откуда вторженец Берлович с двумя ирландскими террористками узнали адрес матери потерпевшей? А надписи в подъезде, оскорбительные для чести и достоинства?! Звонки анонимов?!

— Обвинению хотелось бы знать главное: ЗАЧЕМ? От рекламы вам польза. Шумиха, ажиотаж, прибыль. А от мелких пакостей? Кто о них, кроме нас, узнает? Я понимаю, этой дряни и без ваших молитв хоть пруд пруди, но все-таки...

Связь времен задумалась, почесала в затылке и восстановилась.

— Вы очень близки к правде. — Мортимер Анисимович отошел к перилам. Пальцы ударили дробь: сильно, слабо, совсем еле-еле. — Не ожидал, право слово.

Он покачался с пятки на носок: утлый челн в предчувствии бури.

— Наверное, легче всего сейчас было бы надеть маску. Профессор шутовских наук, завкафедрой карнаваловедения, читает лекцию студентам-контрактникам. Скрип перьев в конспектах: “Эффект шут-терапии неполон без форсированной стадии процесса, когда, отвечая на серию внешних раздражителей, клиент вынужден делать выбор: защищать шута или отказаться от него. В толкованиях Тарота о карте Шута, безрассудно бредущего к пропасти, сказано: “Возможно, вы просто должны сделать прыжок, опираясь лишь на слепую веру, чтобы достичь другой стороны, пусть даже этот прыжок вас страшит...” Но, как известно, самые талантливые студенты нашей кафедры вечно прогуливают лекции, а скучного зубрилу никакой конспект не спасет.

Поэтому сожгите тетради в печке.

Может быть, стоит поговорить о мифе. О том рае, где удачливые, язвительные шуты катаются как сыр в масле. Сидя за одним столом с королем, чавкая из его тарелки, безнаказанно издеваются над принцами и мимоходом одаривают господина мудрыми советами. Вынужден разочаровать вас: принцы злопамятны, а короли вспыльчивы. Удавить за неудачную шутку? Лишить языка? Оскопить? Сгноить в темнице?! Вот юмор монархов. И даже везунчикам, кто дожил до старости, кто умер в своей постели, куда чаще доставались пинки и затрещины, чем высочайшие милости. У Шекспира в “Короле Лире” шут просто исчез после бури. Без объяснений. Даже тела не нашли, чтоб похоронить по-человечески.

Вы вправе возразить: наш просвещенный век — и дикость Средневековья?! Да, конечно. Но шут по-прежнему беззащитен! Колпак не спасет от удара меча, в этом природа колпака. Покройся он стальными бубенцами сверху донизу, мутируй в шишак, затем в шлем-бургиньон — кто разглядит карнавал сквозь частую решетку забрала?! Но вместо всей этой риторики я задам вам всего один вопрос. Не надо мне отвечать. Ответьте сами себе: вам бы действительно хотелось, чтобы все произошедшее с вами за последний месяц оказалось сном?

Если да, то любой мой ответ не имеет смысла.

Если нет, тем более.

ЛИТЕРАТУРНОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ

“Есть несколько сортов смеха. Есть средний сорт смеха, когда смеется весь зал, но не в полную силу. Есть сильный сорт смеха, когда смеется та или иная часть зала, но уже в полную силу, а другая часть зала молчит, до нее смех в этом случае совсем не доходит. Первый сорт смеха требует эстрадная комиссия от эстрадного актера, но второй сорт смеха лучше. Скоты не должны смеяться”.

Даниил Хармс. “О смехе” (1933).

Даниил Иванович, ты ведь понимал, что рискуешь?

Искренне твои, Третьи Лица.

Глава четырнадцатая

“ВИЗИТ КВАРЕНЗИМЫ, ИПИ ЗЯМА ИМЕЕТ ЗАЯВИТЬ”

— Это ничтожество, — сказал Зяма, чихая и, как обычно, думая о своем. — Он назвал меня шутом. Я прочел ему оду “Добрый молодец”, но музы молчат, когда ревут ослы. “Зямочка, дорогой мой, ваше шутовство вызывает умиление, но неужели вам самому не стыдно...” Гарик, я хотел поговорить с тобой об этом жалком ничтожестве. И об этом тоже...

Палец, мосластый и почему-то средний, а не указательный, без видимой причины уперся в чахлую старушку, которая шустрей таракана отбежала к гаражам.

— Я долго ждал тебя, Гарик. Я весь измучился, стоя под запертыми воротами. Думал, ты больше не хочешь видеть своего Зяму. А это насекомое ничтожество...

Палец продолжал настойчиво тыкать в безобидную бабку. Зяма был похож на обиженного ребенка, переполненного негодованием, но неспособного облечь чувства в связную речь; впрочем, это было его обычное состояние. Галина Борисовна обошла взывающего к небесам Кантора, собираясь открыть ворота, но зачем-то обернулась через плечо: на старуху. Желудок моментально взбунтовался, напоминая, что позавтракать она забыла. А профессиональная язва не терпит такого вопиющего склероза. Сейчас пройдем в дом и сядем завтракать. Нет, обедать. В холодильнике наверняка что-то есть, а если нет, придется отправить Мирона...

  79