109 
Катон смотрел на ладонь Джо, превратившуюся в сияющий цветок, плоть прозрачная и яркая, яркая, как ночные облака над святым Лондоном.
— Итак, Джо, — сказал Катон, — мы снова встретились в конце концов.
— Да, отец. Я знал, что это случится.
— И я знал, — Катон подумал. Сказал: — Я упал.
— Да, отец, вы упали и повредили ногу. Как она сейчас?
Катон ощущал какую-то далекую боль, которую сознавал, только не понимал, что это такое.
— Болит немного. Я не сломал ее, нет?
— Нет-нет, отец, простой ушиб.
— Люди разговаривали, помню, не по-английски. На каком языке они говорили?
— Не важно, отец.
— Джо, ты угрожал мне ножом?
— Нож был, отец. Но я вам не угрожал.
— Значит, был нож.
Это важно. Когда-то был револьвер, только он выбросил его в реку.
— Я писал письмо, — сказал Катон.
Он попытался приподняться. Он лежал на низкой раскладушке, придвинутой к стене в углу комнаты. Кровать заскрипела и зашаталась. Под головой у него была подушка, сверху наброшено серое одеяло. Он был в рубашке и брюках, ноги босы.
— Подождите, отец, я поправлю подушку.
Катон сел в неудобной позе, ноги вытянуты, потом начал валиться обратно.
— Я писал письмо Генри Маршалсону, прося заплатить за меня выкуп.
— Верно, отец.
— О господи! — Катон полежал секунду, потом сказал: — Помоги. Мне нужно встать.
Он оперся о скрипучую кровать локтями, потом ладонями. Двинул ногами, согнул колени. Боль в ноге усилилась и тут же вспышка боли в голове, как удар наотмашь. Он опустил ноги на пол, сел на краю кровати, обхватив руками голову.
Джо отнял ладонь от фонаря и направил луч в пол.
— Не шевелитесь, я зажгу свечу.
Катон глядел на свои босые ноги. Потом поднял штанину и обследовал огромный синяк. Потрогал пальцем кость. Кажется, цела.
В другом конце комнаты чиркнула спичка, затеплилось и разгорелось пламя свечи. Заколыхалось, опустилось вниз. Джо поставил свечу под стол, так что остался лишь световой круг на полу. Стены тонули в темноте. Катон, глядя поверх стола, различил две закрытые двери. Пол был покрыт толстым, приличным на вид красным линолеумом.
Он попытался встать, но рухнул обратно. Ощупал пояс брюк и понял, что ремня нет и все пуговицы срезаны. Взвесил свое положение.
— Ты отослал письмо?
— Да, отец.
Красавчик Джо сидел на столе, болтая ногами, отчего на красном полу качались тени.
— Я хочу поговорить с кем-нибудь из твоих друзей. Пусть мне толком объяснят, что им нужно от меня.
— Вы имеете в виду кого-нибудь из тех!
— Да, одного из тех. Кем бы эти «они» ни были.
— Они не покажутся вам, — ответил Джо, продолжая болтать ногами, — Хватит того, что вы знаете мое лицо. Ни к чему, чтобы вы запомнили в лицо еще кого-то.
— Можно поговорить и в темноте.
— Нет-нет, отец, они не станут разговаривать. И это только к лучшему. Я должен присматривать за вами, со мной вы в безопасности. Я позабочусь, чтобы вы не пострадали. Но вы должны пообещать, что будете делать, как я скажу. У меня из-за вас тоже могут быть проблемы. Понимаете?
Катон задумался. Потом сказал:
— Ах, Джо, Джо, произошло самое худшее, чего я боялся, ты в руках этих…
— Ш-ш-ш, отец…
— Так ты тоже вроде пленника?..
— Нет. Я знаю, что делаю. Я свободен, по-настоящему свободен, как…
— Какое там свободен! Когда ты…
— Я знаю, что делаю. Я только предупредил, чтобы вы вели себя спокойно ради собственного же блага.
— Ты угрожал мне ножом.
— Ножи должны быть, отец. В мире много ножей. Страх — это нож. Смотрите.
Внезапно в руке Джо что-то блеснуло. Катон увидел длинное сверкающее лезвие. Джо опустил руку и повернул, чтобы свеча полностью осветила нож. Потом послышался щелчок — и лезвие исчезло.
— Ты когда-нибудь вонзал его в человека?
— Да. Пописал одному физиономию. Когда порежешь лицо, остается шрам. Вы не верили мне, так ведь? Твердили, чтобы я был хорошим, и все время думали, что я маленький мальчик и боюсь всяких серьезных вещей. Вы не верили в существование зла, отец, думали, что верите, но не верили. Не знали, что настоящее зло существует. Вы витали в облаках и не знали реального мира.
— Вы еще не получили деньги? — спросил Катон.
— Не ваше дело. Мы оказываем услугу вашему другу. Он хотел избавиться от денег, правильно? В сущности, это была ваша идея, вы без конца говорили о нем. О'кей, мы оберем его до последней нитки. То, о чем вы просили в письме, — это лишь первый взнос.
109 
