Особенно,... 
13 
У нее с Кейт были хорошие отношения, но сугубо деловые. Они редко общались вне магазина. Кейт всегда была слишком занята Томом. Человек, который сейчас умирает в главном госпитале Сан-Франциско, был для этой девочки центром вселенной.
Фелиция застала Кейт в состоянии прострации, но полностью одетую. Такси ждало внизу.
– Давай надевай туфли.
Туфли. Кейт ничего не соображала. Какие туфли? Она была серо-зеленого цвета, с опухшими от слез глазами. Фелиция нашла кладовку и принесла оттуда пару черных шлепанцев.
– На.
Кейт всунула в них ноги и, как сомнамбула, вышла из квартиры без сумки и пальто, но Фелиция накинула на нее свое. Сумка ей в любом случае не понадобится, так как ее все равно нельзя оставлять одну. Фелиция не отходила от нее четверо суток. Том был еще жив. В сознание он так и не приходил, прогноз был неутешительный. Он хорошо справился с делом, стреляя в себя. Теперь он никогда больше не сможет ходить, и никто пока не мог сказать, до какой степени поврежден его мозг.
Когда Фелиция вернулась на работу, Кейт как заведенная ходила от кровати Тома до окна в коридоре, чтобы немного поплакать. Фелиция навещала ее, но никакими силами не могла увезти из больницы. Она так горевала по Тому. Либо просто сидела, уставившись в одну точку, либо плакала, либо курила. Врач боялся давать ей лекарства, чтобы не навредить ребенку. И как только она его не потеряла, недоумевала Фелиция.
Пока газеты терзали Тома, она терзала саму себя. Как она не почувствовала надвигающуюся беду? Могла ли она ее предотвратить? Достаточно ли серьезно она относилась к его тревогам о будущем? Это она во всем виновата, и только она одна. Она мучила себя целыми днями. Футбол. В нем была вся его жизнь, и из-за него он решил расстаться с жизнью. Мысль о том, что он едва не убил еще двоих, была еще более ужасающей. Но она никак не могла поверить, что он способен на такое. Только не Том. Того, что он сделал, и без того достаточно. Он разрушил себя. Бедный, милый Том, он пришел в отчаяние, потеряв последнюю надежду обеспечить будущее сыну за еще один год игры. Кейт, однако, не позволяла себе думать о сыне, настойчиво толкавшемся в ее чреве. Этот кошмар продолжался семь недель, вдобавок ко всему у нее не было отбоя от репортеров. Наконец Том пришел в сознание.
Он еще был очень слаб, но понемногу силы возвращались. Теперь стало ясно, что он будет жить – вернее, то, что от него осталось. В этом врачи были уверены. Он никогда больше не сможет ходить, но шевелиться будет. Он сможет говорить. И думать. Но только как ребенок. Несколько недель комы вернули его в сладостные, милые времена детства и навсегда оставили там. Он снова стал маленьким мальчишкой. Он ничего не помнил о содеянном, но узнавал Кейт. Он плакал у нее на груди, а она нежно гладила его исхудавшее тело. Он четко сознавал только одно – что он принадлежит ей. Но не знал, каким образом. Иногда он считал ее своей матерью, иногда другом. Он называл ее Кэти. Больше он не звал ее Принцессой... Кэти... Вот кем она теперь стала..
– Ты не бросишь меня?
Она печально покачала головой:
– Нет, Том.
– Никогда?
– Никогда! Я тебя слишком сильно люблю. – Ее глаза снова наполнились слезами, но она заставила себя мыслить трезво. Она не должна позволять себе все время думать о том, что с ним случилось. Это ее убьет. И она не должна все время плакать. Это убьет его, а она не могла такого позволить.
– Я тоже тебя люблю. Ты хорошенькая. – Он посмотрел на нее ясными, лучистыми глазами семилетнего мальчика на измученном, усталом и небритом лице тяжелобольного мужчины.
Через несколько недель он поправился, стал лучше выглядеть. Странно было видеть перед собой эрзац Тома. Казалось, тот Том умер, а вместо себя прислал ребенка, внешне похожего на него. Тома Харпера больше не было.
Через три месяца после того, что Кейт и Фелиция между собой называли «несчастным случаем», Тома перевели в санаторий в Кармеле. Фотографы облепили машину, в которой его везли. Том хотел помахать им рукой, но Кейт крепко вцепилась в нее. Она к ним привыкла. Некоторых даже узнавала в лицо. Три долгих месяца они донимали ее всякими вопросами, вспышками камер, ползали по крыше их дома, чтобы лучше видеть квартиру. Ее некому было от них защитить. Ни семьи, ни мужа. И они это прекрасно понимали. Даже раскопали историю о том, как ее родители отреклись от нее когда-то из-за Тома. По ночам она плакала, лежа в постели, и молилась, чтобы хоть пресса оставила ее в покое. Но не тут-то было. До самого перевода Тома в Кармел. После этого их как ветром сдуло по мановению волшебной палочки. Словно ни Тома, ни его жены Кейт никогда не существовало на свете. Магический круг замкнулся. Наконец.
13 
