246 
Дарувалла усомнился, что это «маленькая» история. Обычно миссионер в повествовании не был кратким. Он любил описания. Фактически, Мартин не упускал ни одной детали и рассказывал Фаруку абсолютно все, вспоминая и цвет кожи Арйфа Комы, и различные запахи при мастурбации не только Арифа, но и то, как пахли ппльиы американской студентки, работавшей его няней.
Они неслись сквозь темную сельскую местность и тускло освещенные города, где их преследовал запах готовившейся еды и экскрементов, кудахтанье цыплят, собачий лай и дикие угрозы пешеходов, которых они едва не задавили. Раму извинился за то, что в машине похолодало, поскольку окно со стороны водителя отсутствовало. В салоне бились залетавшие насекомые. Что-то размером с колибри шлепнулось о лоб иезуита, укусило его, а потом минут пять лежало на полу, жужжа и барахтаясь, пока не смолкло. Они так и не поняли, что это было.
Ничто не могло отвлечь миссионера, рассказывал он безостановочно. Завершил «маленькую» историю он в Джунагаде, когда они оказались на ярко освещенных улицах, полных народа. Из громкоговорителя на припаркованном автомобиле доносилась цирковая музыка. Одна толпа возвращалась с первого вечернего представления, другая торопилась занять их места на следующем сеансе.
Доктор Дарувалла подумал, что, наверное, нужно рассказать несчастному ублюдку абсолютно все. О том, что он близнец, что его мать всегда была шлюхой, а Невил Идеи, вероятно, его настоящий отец. Дэнни слишком обычный, чтобы быть родителем таких симпатичных мужчин, как Джон Д и Мартин Миллс. Невил тоже выглядел симпатичным, хотя Фаруку он никогда не нравился.
Был в рассказе Мартина один момент, когда Фарук потерял дар речи и подумал, что все-таки сам Джон Д должен решить, открывать ли тайну их рождения. Конечно, доктор хотел бы наказать Веру любым возможным способом, если бы не эта фраза в рассказе Мартина о Дэнни:
— Я люблю своего отца. Мне просто не хочется испытывать к нему жалость, — сказал Миллс.
В большей части истории речь шла о Вере, о Дэнни миссионер больше не упомянул ни слова. Доктор подумал, что не наступило еще время для правды о том, что его отцом, вероятно, является любовник и мужчин и женщин, бисексуальное дерьмо по имени Невил Иден. После такой новости Мартин вряд ли будет испытывать меньше жалости к Дэнни.
Кроме всего прочего, они уже были у цирка. Мальчик-калека в восторге взобрался коленями на переднее сиденье и, высунувшись в окно, махал руками толпе. Цирковая музыка, доносившаяся из громкоговорителя, разбудила Мадху.
— Вот твоя новая жизнь. Просыпайся и посмотри на нее, — сказал доктор Дарувалла девочке-проститутке.
Шимпанзе-расист
Хотя Раму, не переставая, нажимал на клаксон, машина едва продвигалась сквозь толпу. Несколько маленьких мальчишек зацепились за ручки дверей и задний бампер. Все глазели на заднее сиденье. Мадху стала волноваться, хотя люди смотрели вовсе не на нее. Их внимание привлек Мартин Миллс, поскольку они не привыкли к виду белого человека. В свете уличных фонарей кожа миссионера выглядела, как тесто. Из-за того, что они вынуждены были ехать вперед очень медленно, в салоне стало жарко. Однако когда Мартин опустил заднее стекло, люди стали просовывать руки только для того, чтобы до него дотронуться. Да, Джунагад не был туристическим центром.
Далеко впереди толпы на ходулях шел клоун-карлик. Перед цирком людей оказалось еще больше, поскольку еще не пришло время впускать их внутрь. Машина буквально сантиметр за сантиметром продвигалась к хорошо охраняющимся воротам. Оказавшись внутри ограды, доктор Дарувалла ощутил знакомое чувство: цирк для него являлся своеобразным монастырем и заповедным местом. Он защищал его от угроз Джунагада так же, как и крепость миссии Святого Игнатия укрывала своих обитателей от хаоса Бомбея. Здесь дети будут в безопасности. Они обеспечат цирку будущее существование, если цирк даст и м шанс выжить.
Первое приветствие не согрело их теплом, поскольку Дипа их не встретила. Жена и сын карлика болели и лежали в своей палатке. Почти сразу же доктор смог ощутить, насколько «Большой Голубой Нил» отличался от «Большого Королевского цирка». Здесь не было такого хозяина, как обаятельный с чувством собственного достоинства Пратап Васалкар. Хозяин цирка «Большой Голубой Нил» вообще отсутствовал. В его палатке им не накрыли ужин — они вообще не увидели этой палатки.
Инспектором манежа оказался бенгалец по фамилии Дас, в его палатке еды не было, а кровати стояли в ряд, как в казармах спартанцев. Стены были задрапированы небольшими вышивками, а грязный пол пытались закрыть коврами. Высоко под ее куполом висели свертки яркой материи для цирковых костюмов, чтобы никому не загораживать дороги. Какие-то храмовые украшения стояли рядом с телевизором и видеомагнитофоном.
246 
