130 
…Сказать, что Эмрах ит-Башшар удивился, увидев меня — это значит ничего не сказать.
— Ты? Как это… то есть — откуда? И зачем?!..
Говорил он невнятно, потому что трудно говорить внятно с отвисшей до пояса челюстью.
— Я, оттуда и затем, — приблизившись, сказал я. — Ну ты даешь, Эмрах… сперва сам в гости набиваешься, загадки всякие загадываешь, Беседуешь по душам — а теперь как не родной! Ты что, вправду мне не рад?!
— Я ждал не тебя, — набычившись, заявил Эмрах, и руки его как бы невзначай легли на пояс.
Поясом был Маскин Тринадцатый.
— А ты не допускаешь мысли, что она — моя возлюбленная? — задумчиво протянул я, делая вид, что не замечаю враждебности харзийца. — Моя нежная и трепетная лань…
— Кто — она?
— Она. Та, которую ты ждал. Может быть, я ревную?!.. Эй, услада моих очей, выйди к нам!..
Из темноты возник Кос — как всегда, невозмутимо-спокойный.
— Доброй ночи! — приветливо поздоровался он. — Услада очей сейчас придет. У нее серьга выпала — вот найдет и придет. А пока услаждайте очи мною. Хорошо?
— Хорошо, — покладисто согласился я. — Усладим.
— Ты еще и дворецкого сюда притащил! — прошипел взбешенный Эмрах. — Ах ты…
Чем-то он напомнил мне Фаризу — манерами, должно быть… Вернее, их отсутствием.
А какие у них получились бы дети!..
— Я не его дворецкий, — поколебать спокойствие Коса было невозможно.
— Он меня уволил. Еще в Кабире. А она — она моя дочь.
Кос подумал и добавил:
— Приемная.
— Причем вся в отца, — бросил Асахиро Ли, объявляясь рядом с ан-Таньей. — Вот поэтому без нас она на свидания не ходит. Без возлюбленного, отца и брата.
Эмрах отступил шага на два и слегка согнул в коленях свои кривые ноги.
Я подумал, что еще полгода назад ит-Башшару и в голову не пришло бы испугаться вот такой ночной встречи.
Никто бы из нас не испугался.
Сколько раз я Беседовал по ночам в Кабире?
Мои размышления были прерваны появлением Фаризы. Она появилась из мрака — высокая, гибкая, с разметавшейся копной вьющихся волос; она шла широким, уверенным шагом, и в нее запросто можно было бы влюбиться…
Если бы она молчала.
— Эй ты, ублюдок, — без обиняков сказала Фариза, — пошли, я тебя убью. Ну, чего выпучился, жаба кривоногая?!
Сомневаюсь, что после этого Эмраху захотелось бы влюбиться в Фаризу.
— Погоди, дорогая, — вмешался я. — Куда ты так торопишься? Я сейчас все устрою…
Я встал лицом на юго-восток — в небе отчетливо сверкал треугольник Южного Копья, так что ошибиться было сложно — сделал десять шагов и остановился у старой беседки. Затем я протянул руку аль-Мутанабби и трижды гулко ударил по крайней левой опоре.
— Пошли, — не оборачиваясь, бросил я.
За спиной изумленно сопел Эмрах ит-Башшар.
По-моему, он готов был признать во мне Сайид-на, Главу учения Батин.
— Давайте, давайте, — помахал я рукой ему и моим спутникам, стоявшим рядом с ит-Башшаром. — Время не ждет…
В полу беседки с легким скрипом открылся люк.
Но первым нырнул в него и стал спускаться по винтовой лестнице на встречу с Тусклыми не я.
Первым был Кос ан-Танья.
Я был вторым.
Наверное, когда я умру и придет пора спускаться в Восьмой ад Хракуташа — Кос и тут пойдет впереди меня, распахнет огненные двери и спокойно скажет:
— Прошу вас, Высший Чэн…
И если все демоны после этого не разбегутся кто куда — считайте, что я плохо знаю своего дворецкого.
Кос был первым, я — вторым, зато Эмрах — последним.
— Ассасин недорезанный, — через плечо сообщила ему Фариза.
Эмрах споткнулся и ухватился за перила.
5
Я и не подозревал, что под этой полуразвалившейся беседкой может оказаться такой зал. Стены его были выложены плитами зеркального серебра, до блеска начищенными белым песком; массивные четырехугольные колонны были украшены фигурами крылатых зверей и людей с копытами и рогами; середина зала, пол которого имел деревянное покрытие с шероховатой поверхностью, освещалась множеством факелов, и по углам курились жаровни на выгнутых ножках — только пряный дым не заполнял, как положено, помещение, а стелился вдоль стен и исчезал неизвестно куда.
А шагах в двадцати от нас стояли Двенадцать. Один спустился вместе с нами — Эмрах и Пояс Пустыни. Скорее всего, Эмрах не был Одним — Одним был, по моему разумению, Сайид-на, Глава Учения — но мне сейчас было не до иерархии батинитов, хоть старых, хоть новых.
Двое из стоявших сразу бросились мне в глаза. И не только потому, что стоя вместе с остальными, они находились как бы отдельно от всех. Худой, невероятно высокий старик с двуручной секирой-юэ, древко которой заканчивалось сверху волнистым копейным острием, а внизу — крупным набалдашником, из которого торчал короткий шип; и коренастая женщина средних лет, но совершенно седая, в руках которой было двухконечное копье с узкими ромбовидными наконечниками, ниже которых крепились цветные кисти.
130 
