Последние отзывы

  35  

Я лежал рядом с ней, глядя на звезды, словно какое-то дерьмо, и невзначай моя рука легла рядом с ее рукой. Она ее не отодвинула. Я коснулся ее руки. Я почувствовал, что она слегка двинула пальцами. И тут я сел, делая вид, что потягиваюсь, и посмотрел на нее сверху, а потом наклонился и погладил ее щеку пальцами.

– Что? – спросила она.

– У тебя на щеке травинка.

– О, – сказала она, глядя прямо на меня. – Ты ее снял?

Я наклонился и поцеловал ее. У нее был чудесный рот, влажный и теплый, и следующее, что я знал, что мы катились по траве, я терся о нее бедрами, пока не почувствовал, что снова двигаюсь к темной планете. Д потом все стало совершенно белым, и было такое ощущение, словно какой-то мерзкий бес покинул меня. Я вам скажу, для юной девушки она была несомненно опытной. Потом она спросила, можно ли ей посмотреть, и расстегнула мои шорты, и приспустила белье, и стала смотреть на мой член, далее вроде провела по нему рукой и потом понюхала свои пальцы. Господи Иисусе.

Мы спустились с холма и отправились в шале. Я болтал со всеми. В самом деле, я чувствовал себя кинозвездой. Не помню, чтобы я когда-нибудь так классно себя чувствовал, словно я не могу ничего сделать неправильно.

Вернувшись домой, я рассказал об этом Харперу. На его лице отразилось что-то вроде паники, как будто я сделал что-то плохое, но у меня было чувство, что тут что-то еще. Как будто какому-то парню привалило слишком много удачи. Поначалу это классно, но через некоторое время очень хочется, чтобы он провалился в тартарары или что-то вроде этого. Или как минимум заткнул свой поганый рот. Что довольно трудно сделать. Я хочу сказать, одна из величайших вещей в девушках – это рассказывать о них другим парням. И если быть честным, я вообще не чувствовал себя плохо, я думал, что все это – просто класс, в особенности то, как она понюхала пальцы, исключая лишь одно – мысль о Скарлет, как она слушает об этом и лицо ее становится пустым. Так что я решил поберечь ее. Просто записать это в перечень плохих вещей, которые я совершил и о которых никому ничего не надо знать.

Где-то в начале августа раздался телефонный звонок. Трубку взяла старушка, немного поговорила, а потом вышла на задний двор, где мы пускали стрелы в картонную коробку.

– Мальчики, – сказала она, в руках ее дымилась сигарета, – завтра мы возвращаемся в город.

– Фантастика, – отозвался я. – Кто умер?

Она строго посмотрела на меня:

– Нам придется встать с птицами, и я не хочу, чтобы мы долго провозились. Так что приготовьте свои вещи сегодня вечером, о'кей?

Когда она вошла в дом, Харпер прошептал:

– Должно быть, старик.

На следующее утро, около полудня, мы отправились в город.

Был прекрасный день, все вокруг сверкало, как тогда, когда ты счастлив. Харпер уселся впереди со старушкой, болтая о том о сем. Я сидел сзади, читая журналы и глядя в окно. Это была утомительная поездка, я проделывал ее тысячу раз, знал все камни и маленькие ресторанчики у дороги, ружейный магазинчик, мост, поворот на Брейс-бридж, длинную гряду перекатывающихся холмов, а потом больше не на что было смотреть – между Барри и городом. Когда все закончилось и мы въехали на свою улицу (дома теперь стояли так мило, близко друг к другу), мне показалось, что наступил уже другой день.

Я помчался к парадной двери, мама закричала мне вслед, чтобы я взял что-нибудь из вещей. Я поднялся в комнату прислуги и позвонил Скарлет. Я боялся, что у нее будет занято или ее нет дома. Но она была там.

– Я вернулся, – сказал я.

– Когда выйдешь прогуляться?

– А когда нужно?

– Сегодня вечером, – сказала она. – И поторапливайся. Я должна тебе кое-что показать.

Это было все, в чем я нуждался. Я слетел вниз по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки, и выскочил к машине.

– Хорош! – буркнул Харпер.

– Мальчики, – предостерегающе сказала мама. Путешествие несколько взвинтило ее нервы. Ей хотелось поскорее войти в дом, выпить чуток и поднять вверх ноги.

Я любил возвращаться в город. Любил, как пахнет моя комната в ту секунду, когда только открываешь дверь и входишь. В моем ящике было полно барахла: заколка для килта от одной старой подружки, любовное письмо от Дафни Ганн на голубой рифленой бумаге (в самом деле, она не казалась уродиной, пока не бросила меня), «Искатель-45», сломанный транзистор. Все это я выложил на кровать. Но чувство новизны быстро исчезло, и я сунул все обратно в ящик, не перебрав и половины.

  35