111 
— Извини, Сол. Тебе наверняка все это неинтересно. А воспоминания, должно быть, нахлынули не самые приятные. Извини, я не подумала.
— Да нет, что ты, — запротестовал он.
Он и забыл, насколько темными могут казаться глаза Рут на фоне бледной кожи лица. Куда подевались ее веснушки? Ему показалось, что она закована в доспех: в темной куртке и черных брюках, стоит над ним и ждет, пока киномеханик заправит в аппарат следующую пленку. Исчезновение лагеря отчего-то подействовало ему на нервы — как будто стерли не само это место, а то время, которое он там провел. Его поэма была написана именно там и тогда, если вообще можно решить, в каком месте и в какое время она была написана. Но судя по тому, что от обстоятельств ее появления на свет теперь не осталось и следа, она вообще не должна была получить право на существование. Даже бессмысленные траншеи, которые их заставляли рыть, и те засыпаны.
Рут села в кресло. Следующая бобина была готова к просмотру.
— А что такое произошло на съемочной площадке? — спросил он.
Она развернулась на сто восемьдесят градусов и махнула рукой, чтобы в зале погасили свет.
— Потом расскажу, — проговорила она, — А может, и сам все увидишь. Все равно будем отсматривать текущий материал. Тебе это может показаться интересным.
Витторио рассмеялся.
— Одно и то же по десять раз кряду.
— Да хоть по двадцать, если будет такая необходимость, — отрезала Рут. — Сколько потребуется, столько и будем смотреть.
В комнате погас свет и пошел второй ролик.
Эта пленка была отснята более профессионально. Кадр менялся чаще, чем на первой пленке, изображение четко попадало в фокус и заполняло экран крупными и цельными цветовыми пятнами: темно-зеленые купы каменного дуба на фоне поднимающихся за ними ярко-белых известняковых обнажений, надраенная бронза торчащих из-под воды, как умбоны, маленьких островков, рассыпанных по лагуне, чуть дальше к западу. Четко выбранные ориентиры организовывали материал в более или менее связную последовательность: оливковая роща в форме полумесяца, растрескавшаяся скала с одиноким, перекрученным ветром деревом, нависшим над пустотой, черный склон, весь покрытый маленькими обугленными пеньками.
— На этих выжженных участках рос кустарник, — сказал Сол. — Что-то вроде терновника. Нас пытались заставить его вырубать, но продраться через него не может никто и ничто. Приходится его выжигать, а он потом вырастает гуще прежнего. А за следующим отрогом опять увидим лагуну.
Экран заполнило сплошное зеленое поле. Толстые стебли колыхались, как деревья при сильном ветре, вот только стволы у них были для деревьев слишком гладкие.
— Вот это хорошо, — сказал Витторио, — А теперь — вверх.
Камера послушно пошла вверх и остановилась только тогда, когда кадр оказался поделен на две равные половины: пронзительно-голубое небо покоится на зеленом тростниковом ковре. Камера скользнула по верхушкам стеблей, которые подрагивали, когда с озера налетал очередной порыв ветра, гнулись и выпрямлялись снова. Потом развернулась от лагуны прочь и ушла в глубь суши.
— Это я смогу использовать, — сказал Витторио, — И вот это. Это здесь происходит наводнение?
— Клейзура, — подтвердил его догадку Сол. — Она уходит в скалу километра на два, если не больше. И никто не знает, как она вообще могла возникнуть.
Новый кадр: ослепительно белый, разрезанный узким синим клином. Чуть темнее, чуть светлее, потом, подстраиваясь под яркость света, камера опять постепенно выходит на чуть более темный тон. Стены ущелья становятся более четко очерченными, практически вертикально вздымаясь вверх и справа, и слева. Сол сморгнул и отвернулся от экрана. Лицо у Рут было жесткое и угловатое, кожа неестественно белая, глаза и накрашенные губы блестят в отраженном от экрана свете. Камера нырнула в ущелье и сфокусировалась на текстуре битого камня, скользя по поверхностям, которые издалека казались шершавыми и растрескавшимися, но стоит камере подойти поближе, и острые очертания начинают сглаживаться. Эта сцена длилась несколько минут, и они, все трое, сидели молча, дав ритмически, на повторах, выстроенному изображению убаюкать себя, пока через весь экран не пронеслась ярко-красная вспышка, мигом развеяв чары. Камера пошла за ней следом. По дороге, которая доселе оставалась за кадром, катился допотопный грузовик. Из окошка со стороны пассажирского сиденья высунулся человек и подозрительно оглядывался на оператора. Камера дождалась, пока машина не превратилась в подрагивающую в летнем мареве красную точку, а потом, за секунду до того, как точка должна была окончательно исчезнуть, стены ущелья как будто выросли сами собой, и одна только их масштабность стерла в пыль это ничтожное пятнышко.
111 
