108 
В комнате сгустилось молчание. Потом Эберхардт повернулся к греку и что-то сказал ему на его родном языке. Тот удивленно кивнул, подхватил куртку и вышел из комнаты. Они оба сидели и слушали, как его шаги удаляются по коридору. Потом в дальнем конце открылась и закрылась дверь.
— Он больше нам не нужен: новость, которую вы, вероятнее всего, воспримете с облегчением. Сейчас мы с вами поговорим исключительно с глазу на глаз, господин Мемель. Путь вниз может стать также и путем наверх. Вход может означать еще и возможность выхода; и если существует выход из Котла…
— Я не знаю.
Он почувствовал, как открылись ранки во рту и начали кровоточить. Кровь капала ему на язык: металлический привкус.
— Вы не хотите выдавать своих товарищей. Это вполне понятно. Даже при том, что они готовы были скорее убить вас, чем допустить возможность того, что вы попадете ко мне в руки. Они сражаются за свою страну. Даже еврей, у которого нет собственной страны… Хотя, конечно, вы же не видели образцов их декоративно-прикладного творчества. Со времен Гомера многое переменилось, господин Мемель, — Эберхардт грустно улыбнулся. — Сейчас вы ответите на мой вопрос и будете жить дальше. Я даю вам слово, которое может ничего не значить для вас, но тем не менее я вам его уже дал. У меня есть свои собственные резоны для того, чтобы сохранить вам жизнь, господин Мемель. Хотел бы я иметь возможность поделиться с вами этими своими соображениями. И вам тогда гораздо проще было бы принять решение.
В том, что сказал этот офицер, была одна ошибка. У Фиеллы прошлой ночью была возможность убить его, и она этого делать не стала. Она отвела в сторону дуло винтовки. Что это значит?
Сол молчал, и полковник вздохнул — с явным сожалением. Руки его лежали на столе по обе стороны от свертка, и вот теперь легли на него. Он начал разворачивать мешковину.
— Возможно, вы успели увидеть в деле людей Карискакиса — там, в деревне. Душераздирающее зрелище. Они с Гераксом старые враги. Примерно год тому назад Карискакис попытался напасть на него, через расселину. Разведка у них была поставлена из рук вон. Часть людей Карискакиса попала в плен, в том числе и его сыновья. Тела их Карискакис обнаружил развешанными по деревьям неподалеку от своей деревни. Но мстить он собирается скорее за то, каким образом они были повешены. И за то, что с ними сделали еще до того, как они умерли, — и сделала это Фиелла.
Эберхардт развернул инструмент.
Сол опустил глаза. Теперь он знал, как умерли те люди в деревне и почему с таким ужасом отшатнулся от свертка тот партизан.
— Карискакис вынул по одному такому из каждого из своих сыновей и поклялся отплатить той же монетой. Видите ли, если вонзить его поглубже, то тело под собственным весом… Ну да вы понимаете. Смерть может не наступать очень долго. Так как же вы оказались в Котле, господин Мемель?
Один глаз у Сола совсем перестал видеть. Плоть у него на лице и на шее пульсировала и с каждым биением крови в жилах то застывала, то набухала. В комнате было влажно: вода лужей собралась у его ног, от промокшей насквозь одежды валил пар. Он увидел, как Фиелла отбрасывает вниз и в сторону ствол винтовки, и потом — ее палец, поднятый к губам: молчи. Эберхардт прошелся рукой вдоль по веретену якоря. Потом слегка надавил подушечкой большого пальца на острие одной из лап.
— Среди моих коллег встречаются такие, которые просто не в состоянии мыслить категориями более широкими, чем мосты, железнодорожные узлы, линии коммуникации и снабжения. Они видят варварство, но не понимают его. Оно всегда было здесь, в горах. Даже и до Гомера. Здесь место его рождения; и победить его можно только здесь.
Эберхардт был высок ростом, и казалось, что продолговатое лицо делает его фигуру еще длиннее. Высокий лоб исчезал в конце концов под завитками черных волос, прилизанных вверх и вбок так, что они равномерно обтекали высокий свод его черепа. Невыразительное прежде лицо сейчас оживилось: он говорил о войне против всего, что не может быть приручено и цивилизовано. Впрочем, Сол быстро понял, что это монолог и что единственная заслуживающая внимания аудитория — это сам же Эберхардт. Ему становилось все труднее и труднее удерживать тело в вертикальном положении. Скоро ему придется ответить на поставленный перед ним вопрос или отказаться отвечать. Он попытался восстановить в памяти те несколько минут, которые он провел в Котле, прежде чем опустился без сил на землю.
108 
