28 
Во рту у Аталанты был вкус пыли, поднятой мужчинами, которые шли впереди. Она чуяла запах пота. Их след был — воздушная река скисшего мускуса. Ее не слишком отчетливые берега насторожат, приведут в замешательство оленей или медведей, а потом, понемногу рассеиваясь и оседая, запах этот впитается в сухую землю, вкатится в кроличьи норы и заползет в логова тех, кто охотится на кроликов, в равной степени перепугав и тех и других. Голуби, отчаянно работая крыльями, выскакивали из древесных крон и уносились в лесную полумглу.
Нарастающий гул осиных гнезд — сигнал, что где-то неподалеку собирается в неглубоких озерцах дождевая вода: по берегам каемка из деревьев, сплошь заросших всякой вьющейся всячиной. Чуть коснешься воды — и в полной тишине под поверхностью начинают набухать черные облака грязевых взрывов.
Вепря здесь нет и быть не может, думала она, вплетая свой собственный неровный след в неровные следы мужчин. Аура шныряла по сторонам и плела вокруг нее хитрые петли. Она почувствовала, как плотное кольцо ее уверенности в себе размыкается и собирается снова — вокруг замысловатой собачьей траектории. На опушках буйствовала густая можжевеловая поросль и мелколистный лайм; такие места им придется обходить, чтобы опять войти в лес. Мужчины впереди шаркали ногами, обнажая из-под прелой листвы черный лесной перегной. Плетение ветвей у них над головами, непрерывный трепет листьев, сережек и уже успевших завязаться желтых цветов вступили в заговор с целью рассеять и развоплотить белый солнечный свет, от яростной мощи которого они же охотников и укрывали.
Они попали в зону неопределенности, в аномальный провал между медленной текучестью земли и бесплотной обнаженностью воздуха, в лишенный событийности анклав. Мужчины здесь теряют собранность. Непрямые цепочки оставленных ими следов пересекались, сливались, расходились снова; они встречались, о чем-то бормотали на ходу — и разбредались по сторонам, обменявшись кивком или недоуменным пожатием плеч. Она их видела, но места среди них ей не было. Мелеагр тоже был сам по себе. Мелеагр и она.
Они шли целый день, потом заночевали и снова двинулись в путь. Деревья стали разбредаться дальше друг от друга, и в сплошном пологе листьев, который укрывал их от солнца, появились просветы. Начали попадаться поляны, заросшие высокой травой и ежевикой. Поляны делались все шире и случались все чаще, земля понемногу пошла под откос, пока они не минули последнюю шеренгу дубов и грабов и вышли с другой стороны, прямо к морю.
Корабли не плавали по этой пучине, да и не смогли бы. Ее продергивали порывы западного ветра, поднимавшие на ходу из зеленых глубин густые пенные гребни, чтобы тут же уронить обратно, снова и снова. Солнечный свет скользил по этой бегущей волнами поверхности, отскакивал и рассыпался прихотливой игрой светотени. Охотники постояли, понаблюдали за игрой ветра и света и увидели в ней хитрость, уловку для отвода глаз. Они думали о звере, которого гонят, о том, как он набухает где-то рядом и обретает форму. Потом подобрали с земли свое оружие и пошли вперед, все вместе, покуда мягкая пена побегов и поросли не сомкнулась у них над головами, пока не скрылись в пучине.
* * *
Он нашел их спящими у входа в ущелье. Ему придется потерять их в тростниковом море.
Или они потеряются сами. Ибо как иначе дрот Пелея смог бы отыскать Евритиона, брата его жены, человека, который очистил его руки от крови собственного брата, — если не в полной слепоте и не по чистой случайности? Как иначе неудача их оказалась бы столь унизительной и пошлой, как иначе охота смогла бы завести их в места настолько отдаленные от храма, возвигнутого на берегу залива, где перед ними был Калидон, а высоко в небе реяли выкрикнутые имена?
Меланион смотрел на занимающуюся зарю с края ущелья, где под защитой высокой боковины Аракинфа в кривом известняковом клыке образовалась полость. Осторожный спуск меж елей и каштанов привел его на пустошь, где трава цеплялась корнями сперва за тощий слой дерна, а потом и вовсе за сухой белый камень. Он сидел на корточках, неподвижно. Внизу лежали спящие тела его недавних спутников, кого где застало: ломаные спицы в разбитом колесе.
Он подождал, пока они проснутся. Он подсчитал их потери и удивленно оглянулся на голую каменную щель, из которой они вышли вчера вечером. Какое бы несчастье ни сократило по дороге их число, для него оно осталось загадкой. Мелеагр пошевелился первым, потянулся за шлемом и достал из него детали кожаного доспеха. Сперва казалось, что он собирается его надеть, однако, пересмотрев одну за другой, он сложил их обратно в шлем, поднялся на ноги и пошел в лес. Потом Меланион увидел, как поднялась голова Аталанты — и медлительные движения, которыми она расправляла затекшие за ночь руки и ноги. Он почувствовал, как отзвук его собственных мыслей пробежал по другим охотникам, которые просыпались один за другим и поворачивали головы, чтобы посмотреть на нее. Ее собака чихнула и принялась потягиваться. Меланион поднял голову и быстро огляделся, чтобы прикинуть, сможет ли он незаметно их обойти. Граница известнякового выступа была очерчена небольшим откосом, за которым — спасительная тень деревьев, но дотуда нужно будет идти через голое место. Незаметно проскользнуть не получится. Аталанта осмотрелась вокруг, спустилась по скату и исчезла в лесу.
28 
