78 
Моррис вошел в гостиную, как раз когда она составляла списки и делала подсчеты. Он играл в теннис с сыном одного из их соседей, и Анна поморщила нос, уловив запах пота.
— Что ты делаешь? — спросил Моррис.
— Твой отец пригласил на уик-энд Либерманов. Они приезжают на этой неделе в Лондон. Помнишь их? У них дочь...
— Еврейская царевна из Америки, — с усмешкой перебил ее Моррис. — Ну, конечно же, помню.
Анна улыбнулась. Возможно, у Морриса нет знаний и устремленности его кузена, но у него есть кое-что другое... гораздо более важное, на ее вкус. Моррис был нежен и ласков. Не меньше его отца она сожалела, что он смотрит снизу вверх на старшего кузена, но совсем по другой причине. Ричард не нравился ей, потому что был похож на своего деда и ее свекра.
Анна отлично знала, почему отец Давида добивался их свадьбы... не потому что она ему понравилась, а потому что она была богатой еврейкой. На этот счету нее не было иллюзий. Давид женился бы на ней, будь она даже последней уродиной, и возненавидел бы ее всеми силами своей души, потому что этого брака хотел его отец.
Неважно, насколько нелогичны были ее страхи, но она боялась, что ее Моррис, ее бесценный Моррис может быть запуган своим кузеном так, как его отец был запуган своим отцом. Значение имело лишь то, что Давид никогда не был любимым сыном, любимым и лелеемым сыном, и ему приходилось отступать перед своим братом... даже когда этот брат доказывал, что он недостоин отцовской любви и отцовского уважения. Анна знала, как знали все, что ее свекор, будь у него власть изменить порядок вещей, предпочел бы Иакова со всеми его недостатками своему старшему сыну и наследнику.
— Не надо так, — ласково упрекнула она сына. — У них хорошая дочка.
Моррис поморщился.
— Испорчена до ужаса, и тебе это известно.
— Ладно, ладно, не будем об этом... Просто приезжай в этот уик-энд домой.
— Если надо, то надо. Но тебе не удастся так легко справиться с Ричардом.
Это была еще одна заноза в материнском сердце. Ричард все еще продолжал жить с ними в одном доме, намного дольше, по ее мнению, чем ему следовало бы. А виновата еврейская традиция, которая требует, чтобы вся семья жила в одном месте. Давид постоянно напоминал ей об этом, но оба знали, что Ричард не уезжает, потому что не может сам поддерживать тот уровень жизни, который ему предоставлен в доме дяди. А пока он живет с ними, он старается опередить Морриса во всем, что бы они ни делали — в плавании, в теннисе, даже в танцах.
В отличие от Морриса, Ричард молча выслушал дядино сообщение о приезде Либерманов. Обычно он вместе с дядей отправлялся в Виндзор на уик-энд... небольшое жалованье, которое Ричард получал в банке, не позволяло ему обзавестись машиной... по крайней мере, такой машиной, в которой ему не стыдно было бы показаться. И он предпочитал путешествовать в дядином «роллсе», нежели мучиться в подержанном автомобиле, который мог бы купить сам.
Так же молча он выслушал распоряжение дяди насчет того, что ему надо ехать в Хитроу и встречать там семейство Либерманов. Когда он наклонил голову, подтверждая свое согласие, Давид сказал себе, что ему померещился яростный блеск в голубых глазах, доставшихся Ричарду от матери. Случалось, что Ричард внушал ему неприятные чувства и ему казалось, будто в душе тот постоянно что-то подсчитывает и ждет-ждет... В точности, как предостерегал его дядя Анны.
Ричард встретил Либерманов. Он ре виделся с ними прежде, поэтому поздоровался с пожилой четой, выказывая им ровно столько почтительности, сколько считал необходимым для их удовольствия.
Даниэла Либермана-младшего с ними не было. Он учился в Гарварде и предпочел провести каникулы с друзьями, как сообщила Митци Либерман в ответ на его вежливый вопрос.
Митци Либерман нравился Ричард. Она одарила его кокетливой улыбкой, вызвав неудовольствие Джессики. Неужели ее мать никогда не смирится с тем, что она уже немолода и нечего смешить людей?
Стоило только поглядеть на Ричарда Хауэлла, чтобы понять — этот мужчина не испытывает недостатка в женщинах. Наверное, он смеется в душе над ее матерью. Джессика мысленно поморщилась от этой мысли.
«Еврейская принцесса из Америки», Джессика Либерман едва ли с самого рождения помнила о своем трастовом фонде и миллионах, которые она унаследует, достигнув тридцати лет, и, наверное, от этого держалась с таким высокомерием, что была крайне непопулярна в своей престижной школе для девочек, где гораздо больше почиталось Происхождение, нежели богатство. Джессика вообще вела себя так, что вряд ли могла пользоваться особой любовью окружающих, а ее богатство лишь усиливало неприязнь к ней, потому что было такой же естественной частью ее, как голубые глаза.
78 
