47 
* * *
Поход в банк и на почту занял у Дебры больше часа: везде, как назло, были очереди. Когда она вернулась, Ванесса нервно мерила кухню шагами.
— Завтра мне придется ехать в Эдинбург. На этом настаивают издатели. Они хотят обсудить рукопись.
— Я уверена, она им понравится. Меня она захватила полностью, — попыталась успокоить ее Дебра.
— Да, надеюсь. Ты сможешь остаться одна в доме? Думаю, все это займет у меня пару дней.
Два дня! Впервые Дебра должна будет остаться в особняке одна. Но что такое два дня? Сущий пустяк! Не стоит даже волноваться, ведь ей двадцать четыре года, а не четырнадцать!
— Со мной все будет хорошо. Я могу съездить в Абердин и кое-что уточнить в архиве.
— Нет-нет, — торопливо возразила Ванесса. — То есть было бы лучше, если бы ты осталась дома… Я не люблю, когда дом так долго пустует. А когда я вернусь, мы вместе съездим в Абердин.
Дебра несколько болезненно отнеслась к отказу Ванессы, посчитав, что та, видимо, не до конца доверяет ей в поиске и проверке материалов. Одернув себя за излишнюю чувствительность и нервозность, она не подала виду, что огорчена.
Отъезд был намечен на раннее утро, но писательница возражала, чтобы Дебра провожала ее. Дебра заявила, что всегда встает в это время. И это было сущей правдой, потому как она предпочитала прерывать свои кошмарные сновидения, изматывавшие ее больше, чем вся работа предыдущего дня. Обязательным и непременным героем всех этих кошмаров был Лоуренс, неотступно преследовавший ее.
* * *
Дом без Ванессы как-то осиротел. Чтобы не замечать одиночества, Дебра каждое утро прибиралась на кухне, а потом печатала последние записи писательницы. Обычно они делили все домашние обязанности пополам.
К двенадцати часам дня она с удивлением обнаружила, что проголодалась. Приготовив омлет и сварив кофе, села на кухне и стала читать журнал. Ей хотелось дочитать статью, но перед ней постоянно возникал образ Лоуренса.
Неужели она стремилась уехать из Эдинбурга, чтобы укрыться здесь, где была когда-то по-настоящему счастлива? Сама не желая того, она тщательно проанализировала рассказ Роберта. Трудное детство Лоуренса потрясло ее, но Дебра старалась не сочувствовать ему. Ей было понятно его стремление защитить брак Жаклин и Роберта, но средства, выбранные для этого, она не принимала.
Она встала и, обхватив свои похудевшие плечи, нервно прошлась по кухне. Да, здесь, на севере, холоднее. Серые тучи, скопившиеся у горизонта, несли с собой дальнейшее похолодание. Только на прошлой неделе они с Ванессой говорили о Рождестве. По традиции писательница встречала его вместе с семьей племянницы. У Дебры же не было каких-либо планов, кроме как поехать к тете.
Ей пришло в голову, что и она, и Лоуренс стали жертвами сложной, порой очень жестокой жизни. Но разница была в том, что тетя Агата научила ее стойко переносить все тяготы и лишения, в то время как его мать постоянно винила кого-то другого в своих неудачах. Дебра решила не сочувствовать Лоуренсу и его переживаниям. Она хотела стереть его образ из памяти, вычеркнуть из своей жизни навсегда. Но, к сожалению, это было выше ее сил.
Дебра находилась в кабинете, когда услышала скрип тормозов. Она направилась к двери, чтобы узнать, кто приехал, и… увидела приближающегося к ней Лоуренса. Она не была готова к этой встрече и поэтому молча застыла на месте как изваяние.
— Дебра…
Ее имя, произнесенное знакомым хриплым голосом, вывело Дебру из состояния оцепенения. Она отступила назад, за стол, и, чувствуя слабость во всем теле, оперлась об него.
— Дебра, пожалуйста, мне надо с тобой поговорить.
— Роберт все уже рассказал мне, — тихо ответила она. — Тебе нечего добавить.
Он выглядел бледным и похудевшим. В глазах отражалась плохо скрываемая боль. Он вытянул вперед руку, словно просил о помощи.
— Дорогая, пожалуйста, позволь мне поговорить с тобой.
Его голос, умоляющий и надрывный, пронзил каждую клеточку ее тела. Зная, что не должна смотреть на него, она все же не смогла отвести от него взора, а когда их взгляды встретились, увидела в его глазах безграничное отчаяние. При слове “дорогая” ее начало трясти, щеки покрылись румянцем, а во взгляде появилась боль, смешанная с яростью.
— Дебра, прости меня за мои нелепые обвинения. Все эти дни я места себе не находил. Я…
Она не могла больше слышать его взволнованных слов, видеть перед собой бледное, изможденное лицо. Она вообще не могла больше слышать его голос. Отвернувшись от него, Дебра тихо произнесла:
47 
