99 
Прошли долгие секунды, пар растворился и оставил вьющиеся клочки серого тумана. Капельки воды бежали вниз по меднокожим мужчине и женщине внутри душа.
Внизу всё болело от Габриэля-мужчины, а сердцу было больно за мальчика, который хотел быть ангелом.
Горячее дыхание ласкало левое ухо Виктории.
— Я умолял Майкла позволить мне умереть.
Но Майкл не позволил ему умереть.
Слова Габриэля оставили на коже Виктории обжигающий след правды: Майкл любил Габриэля, так же как и Габриэль любил Майкла.
Он не заслуживал страданий.
— Ты убил первого мужчину, — гнев внезапно отразился от стенок медного грота. — Почему ты не убил второго?
Полгода назад Виктория пришла бы в ужас от собственной кровожадности. Тогда она еще не знала, как удовольствие может стать оружием.
— Я не смог найти его.
Сердце Виктории билось под пятью пальцами. Мужчина уничтожил Габриэля и…
Она попыталась повернуть голову, чтобы увидеть Габриэля, но собственные волосы, зажатые между их телами, остановили её.
— Ты не знал его имени?
— Нет.
— А сейчас?
— Я всё ещё не знаю его имени.
Но Габриэлю было кое-что известно об этом человеке, методично причинявшем ему боль. То, о чём он не сказал Виктории.
То, что встало на пути любви, которую два ангела дарили друг другу.
Колени Виктории болели; тепло тела Габриэля окутывало её.
Она хотела прикоснуться к нему, но боялась. Боялась причинить ему ещё больше боли.
— Как давно ты стал хозяином дома? — спросила она, желая отвлечь, желая поддержать его.
Желая дать ему то утешение, которое он всё ещё не мог принять.
Габриэль переместился. Он сел на корточки и потянул за собой Викторию, так что она оказалась на его крепких волосатых бедрах вместо того, чтобы стоять на коленях на твердой неподатливой меди.
Она ощутила сзади толчок отчетливо оформившейся плоти.
Сердце Виктории забилось чаще.
Дыхание Габриэля стало более глубоким.
— Четырнадцать лет.
«Я не прикасался к женщине четырнадцать лет, восемь месяцев, две недели и шесть дней», — сказал он той ночью, когда она выставила на продажу свою девственность.
— Ты построил первый дом, — Виктория пыталась добраться до правды, — в качестве приманки для того мужчины?
— Да.
Но тот не поддался на уловку. И Габриэль сжег дом. Лишь для того, чтобы построить его заново.
— Зачем он вернулся, спустя столько лет?
Габриэль выпустил грудь Виктории.
— За местью.
— Но ведь это он причинил тебе боль.
Габриэль отпустил талию Виктории.
— За деньгами.
Шантаж — цена греха…
— Он пытался тебя шантажировать?
Габриэль поставил Викторию на колени.
— За развлечением.
Меднокожая женщина внутри грота внезапно получила свободу, и Виктория снова смогла почувствовать холодный металл ванной, влажность своей плоти, горящее неудобство там, где Габриэль проникал в неё, скользкий крем между ягодицами.
Полное одиночество мужчины позади нее.
По слабому движению воздуха и еле слышному скрипу костей она поняла, что Габриэль встал. Меднокожий мужчина возвышался над Викторией внутри душа-пещеры.
Габриэль вышел из ванны. Виктория пристально разглядывала подтянутые мускулистые бедра, усеянные волосами яички, бледные, как мрамор, ягодицы.
Он неслышно прошел по покрытому голубыми прожилками мрамору и остановился напротив тумбы из атласного дерева, где находилась раковина. Зеркало запотело от пара, и ей были видны только сильные, блестящие от воды плечи Габриэля, его гладкая спина, узкие бедра, упругие ягодицы, длинные-длинные ноги и нечеткое отражение склоненной головы.
Всплеснула вода, закружился пар. Ягодицы напряглись, Габриэль подался бедрами вперед.
Виктории не нужно было смотреть на то, чем он занимался, чтобы понять, что он мыл свои гениталии.
Её зад горел и пульсировал.
Её боль. Его боль.
Габриэль снял с деревянной вешалки для полотенец мочалку и окунул её в раковину.
Опираясь на поверхность облицованной атласным деревом медной ванны, Виктория неловко поднялась на ноги.
Габриэль обернулся с мочалкой в руке. Его лицо было бледным, отстраненным. Он был сам по себе, а не вместе с ней.
— Ничего не изменилось, Виктория.
Она не станет плакать. Ни о себе, ни о падшем ангеле.
99 
