56 
«Семейные традиции, – повторил он себе, – это основа цивилизованного общества». Он прошел мимо лифта на лестницу. Джулия была права. Ему пойдет на пользу регулярная физическая нагрузка. В последний период покоя он позволил себе несколько расслабиться, признал он, похлопывая себя по пухлому животу. Вино, еда, тихая созерцательность, ну и лекарства, конечно. По окончании этого рабочего периода он поедет на курорт, к целебным источникам. Надо заняться своим физическим и душевным здоровьем. То, что доктор прописал.
Пожалуй, на этот раз можно совершить космическое путешествие. Он еще ни разу не бывал на спутниках. Пожалуй, это будет забавно и уж, безусловно, полезно для здоровья – провести время на курорте «Олимп», в космическом центре развлечений Рорка.
После того как он завершит свою нынешнюю миссию, это будет чем-то вроде вишенки на торте.
Ева Даллас, лейтенант полиции Нью-Йорка. Вот уж она-то точно его не разочарует, в этом он был уверен. Нет, он готов признать, что захватить ее будет не так-то просто. Он еще не все продумал. Но ничего, он найдет способ.
Он отпер стальную сейфовую дверь, ведущую в подвал, с помощью кода и ключа и шагнул в просторную, безупречно убранную кухню, после чего снова запер дверь. С этой стороны она выглядела, как обычная деревянная.
Он заранее решил посвятить лучшее время на следующий день изучению данных, собранных по его последней Еве. Она не была такой предсказуемой, как те, кого он обычно выбирал. Но именно поэтому она казалась совершенно особенной и такой желанной.
Он с нетерпением ждал новой встречи с ней после стольких лет.
Он прошел по прекрасному старому дому, оглядываясь вокруг, чтобы убедиться, все ли в порядке. Миновал парадную столовую, где всегда завтракал, обедал и ужинал, миновал библиотеку, где часто читал или просто слушал музыку. Он вошел в гостиную, самую любимую свою комнату. Тут у него был зажжен камин, красиво отделанный розовым мрамором, а в большой напольной хрустальной вазе стояли роскошные бело-розовые лилии.
В углу помещался концертный рояль, и он все еще видел, как Она сидит за клавиатурой, создавая и воссоздавая прекрасную музыку. Он до сих пор помнил, как Она пыталась научить его, к несчастью короткие, пальчики игре на фортепьяно.
Играть он так и не научился, и певческого голоса – такого, чтобы покорить вершины вокала, – у него не было. Но он глубоко и преданно любил музыку.
Двойные двери напротив гостиной были закрыты и заперты. Они оставались запертыми много лет. То, что за ними когда-то делалось, он делал теперь в другом месте.
Его дом – это его дом. И Ее дом, подумал он. Этот дом навсегда стал Ее домом.
Он поднялся по изящно изогнутой лестнице. Он до сих пор пользовался комнатой, в которой жил, когда был мальчиком. Не мог себя заставить использовать спальню, где когда-то спали его родители. А потом спала Она.
Он сохранил все в этой спальне. Содержал ее в безупречном состоянии. Такой же безупречной некогда была Она.
Проходя мимо, он взглянул на Ее портрет, написанный в ту пору, когда она светилась, буквально светилась молодостью и здоровьем. Она была в белом. Он считал, что Ей всегда следовало носить только белое. Белый – цвет невинности. О, если бы только Она осталась невинной!
Белое платье облегало Ее тело, это стройное и сильное тело, сверкающее ожерелье – символ жизни – обвивало Ее шею. Ее волосы, зачесанные наверх, напоминали корону. И в самом деле, впервые увидев Ее, он подумал, что Она принцесса.
Она улыбалась ему с портрета так нежно, так по-доброму, с такой любовью…
Смерть была его подарком Ей, подумал он. Смерть была подношением Ей через всех дочерей, которых он сложил к Ее ногам.
Он поцеловал серебряное кольцо, которое носил на пальце. Точно такое же кольцо было выписано на портрете. Символ их нераздельной связи.
Он снял костюм. Сложил пиджак, брюки, жилет, рубашку в корзину для стирки. Потом он принял душ. Он всегда принимал душ. Ванна, возможно, расслабляет и успокаивает, но все-таки ужасно негигиенично отмокать в собственной грязи.
Он энергично терся целым набором щеток – для тела, для ногтей, для ног, для волос. Щетки тоже подвергались санобработке и заменялись раз в месяц.
Он пользовался сушильной кабиной. Полотенца были, по его убеждению, такими же негигиеничными, как и вода в ванне.
Он почистил зубы, побрызгался дезодорантом, намазался кремами.
Прямо в халате он прошел обратно в спальню и начал рыться в гардеробе. Дюжина белых костюмов и рубашек висели в одной секции. Но он никогда не принимал гостей в рабочей одежде.
56 
