Особенно,... 
17 
– Как это – не моя? – с удивлением спрашивает Колберт. – По-моему, именно я должен позаботиться об удобствах для своих гостей.
Тепло в моей душе разливается по всей груди. Пуш для него не какая-нибудь крыса, а гость, которому надо уделить особое внимание.
– Скажи, что он любит, я сам все куплю, – деловито говорит Колберт.
– Да нет, ну что ты… – бормочу я, не замечая, что губы растянулись в широкой улыбке.
– Прошу тебя, – стоит на своем Колберт. – Мне будет приятно.
– Раз так… Ладно. – Перечисляю, какие Пуш любит корма и какие принимает витамины.
– А клетка? – спрашивает Колберт. – Как поступим с клеткой? Она большая?
– Вообще-то да. – От волнения у меня пересыхает в горле. Глотаю слюну, не понимая, что это со мной. Впрочем, ничего удивительного. Колберт будто угадал мои мысли – два последних дня я только и думаю, что о том, в чем везти Пуша, где он будет целых две недели жить и как себя будет чувствовать в незнакомом месте. – У меня есть специальная переноска, даже маленькая клетка – для прогулок. Только… – В растерянности умолкаю. Многим не по вкусу вникать в подробности кошачьей или там кроличьей жизни. Те, кто не разделяет моей любви к животным, находят ее блажью, нелепой причудой.
– Но ведь он не может сидеть в маленькой клетке полмесяца, – задумчиво произносит Колберт. – Не дай бог, захандрит или, того хуже, заболеет.
К моему горлу подкатывает ком. А в душе теснятся столь отрадные чувства, что смешно подумать: полмесяца назад я терпеть не могла того, с кем увлеченно беседую о драгоценном Пушике.
– Послушай, тогда давай поступим так: я приеду к тебе завтра, взгляну на большую клетку и закажу подходящую машину, – говорит Колберт. Я гадаю, понимает ли он, что, проявив к нам такое участие, в корне изменил мое к нему отношение. – Довезем кролика в переноске, а там поселим в хорошо знакомый ему домик, – радостно договаривает Колберт.
– Было бы замечательно, – бормочу я, и на мои глаза наворачиваются глупые слезы.
4
Смотрю на него и не верю: на пороге моего дома сам Грегори Колберт! Гордец и спесивец, привыкший к совсем иной, чем моя, жизни. Впрочем, сегодня он снова другой. Входит из пропитанного солнцем дня, и я вижу тепло и свет и в его волосах, и во взгляде, и в каждой черточке. Как непривычно! До чего же странно…
– Клетка вот. – Указываю рукой на жилище Пуша, хоть в этом и нет необходимости: оно в полстены, не заметить его невозможно.
Когда мы договаривались о том, что Колберт приедет, у меня, конечно, мелькнула мысль: интересно, что он подумает о моих хоромах, но я тут же отмахнулась от нее. Состояния я не сколотила и живу довольно просто, особенно если сравнивать с Колбертами, ну и что в этом такого? Не количеством же позолоты и фарфора измеряется, хороший ты человек или какая-нибудь дрянь. Я ни от кого не завишу, вполне довольна своей жизнью – что еще нужно?
Колберт очень осторожно – что я, естественно, замечаю – проходит к клетке, тихо-тихо садится перед ней на корточки – и происходит невероятное. Его губы, когда взгляд останавливается на Пуше, растягиваются в умильной улыбке. Я даже невольно наклоняю вперед голову – настолько непривычно видеть Колберта улыбающимся.
– Привет, маленький, – негромко, убаюкивающе спокойным голосом говорит он. Пушик сидит настороженно, но сбежать в укрытие не торопится. – Меня зовут Грегори. А тебя как?
– Пуш, – отвечаю я за питомца.
– Пуш? – Колберт поднимает на меня глаза, и я с изумлением отмечаю, что они у него восхитительные. Нет, честное слово! Что происходит – со мной, с ним, с целым миром? Может, из-за какой-нибудь вспышки в космосе все земляне посходили с ума?
Киваю, с опозданием отвечая на Колбертов вопрос и надеясь, что мое ошеломление не слишком бросается в глаза.
– Можно Пуша или Пушик.
– Будем знакомы, Пушик.
Свершается очередное чудо: мой кролик, всегда чересчур боязливый в общении с кем бы то ни было, кроме меня, подходит к выходу и принюхивается. С губ Колберта не сходит улыбка. Он протягивает руку, но не начинает гладить Пушика или чесать за ухом, а просто дает ему понюхать свои пальцы.
– Красавец.
– У тебя что, тоже есть кролик? – не удерживаюсь и спрашиваю я.
– Нет. Почему ты так решила? – Колберт снова смотрит на меня, и мне совсем не по себе.
Пожимаю плечами.
– Ведешь себя с ним так, будто знаешь наверняка, как нужно.
Колберт шире улыбается.
17 
