Особенно,... 
40 
Грегори присвистывает.
– Симпатичный – мягко сказано. Он был красавец. Я не преувеличиваю.
Украдкой бросаю взгляд на его профиль, и в голове звучит идиотская мысль: для меня есть теперь один на свете красавец. Ты. Смущаюсь. Достойна ли я сидеть с ним рядом? Слушать все, что он хранит так глубоко в сердце?
Альбом заканчивается, и Грегори откладывает его в сторону. Я рассматриваю остальные снимки – в рамках. На них тоже Джаспер и Грегори. Вместе или по отдельности. Изображений женщин нет.
– А почему в других комнатах ни одной фотографии? Ни Джаспера, ни Лилиан, ни всей их семьи?
– Сэмюель смотрит их очень редко, – говорит Грегори. – Считает, что, если обвешать ими все стены, со временем перестанешь их замечать, как мебель или вешалку для шляп. Отчасти его можно понять.
Киваю. Задумываюсь, какой была Лилиан. Наверняка привлекательной, во всяком случае доброй. Злыдня не воспитала бы столь порядочного парня, как Джаспер. Откуда у меня уверенность в том, что он был порядочный? Лучший друг Грегори не мог быть другим. Почему же он выбрал меня? – звенит в голове вопрос.
Грегори с загадочным видом берет с полки зеленую прозрачную папочку и достает сложенный вдвое слегка пожелтевший газетный лист.
– Помнишь, я сказал, что Джаспер тебя почти знал? – Он глядит мне в глаза столь преданным взглядом, что я от осознания своей лживости готова сгореть на этом самом месте.
– Помню. – Говорить получается только шепотом.
Грегори разворачивает лист, и я вижу на фотографии сбоку статьи изображение самой себя! Нет, не может быть! Моргаю, наклоняю вперед голову. Точно я, только лет на десять с лишним моложе, еще школьница. Улыбаюсь так, будто прославилась на весь мир.
– Вот откуда я узнал, что ты занималась танцами, – исполненным нежностью голосом говорит Грегори.
Вспоминаю, что семнадцатилетней девочкой победила на городском конкурсе, и эту статью в местной газете, и фотографию. Помню, меня сильно смущало, что рот получился каким-то слишком большим и что на лбу вывалившийся из прически завиток.
– Я увидел эту статью не в тот год, а гораздо позднее. Наткнулся на старую газету здесь, на чердаке. Взглянул на фотографию и почувствовал, что влюбляюсь.
Я засмеялась – нервным резковатым смехом.
– Нет, я серьезно, – говорит Грегори. – Во всяком случае, симптомы были как при самой настоящей влюбленности. Смешные мечты, легкое сумасшествие. Я сохранил этот листок, хотя, честно признаюсь, был уверен, что со временем умопомешательство пройдет. Но смотрел на фотографию снова и снова и чувствовал то же самое, что и в самый первый раз.
– Перестань, – прошу я, окончательно заходя в тупик. Как выпутываться из положения, еще не имею понятия, но уже твердо знаю, что ждать, пока все выяснится само собой, никак нельзя.
– Почему «перестань»? – шепчет Грегори, и звучащая в его голосе любовь рвет мое сердце на части. – Ты – единственное чудо в моей жизни, Кимберли. Я хочу, чтобы ты знала все-все. – В волнении откладывает листок на стол и берет меня за руки. – Джасперу я показал эту фотографию лишь в Вермонте, когда мы виделись с ним в самый последний раз. Он долго изучал ее, потом твердо заявил: либо ты встретишь ее и будешь с нею до гробовой доски, либо всю жизнь проходишь в холостяках.
Опускаю глаза и стискиваю зубы, чтобы не заплакать. История правда казалась бы истинным чудом, если бы «прекрасная принцесса» была бы достойна такого счастья. Увы! По-сказочному все бывает лишь в сказках…
– Когда я увидел тебя там, в баре, не поверил своим глазам, Кимберли, – шепчет Грегори, сжимая мои руки. – Ты как раз танцевала и была точь-в-точь как на этом снимке…
У меня в груди немыслимая дрожь. Кажется, еще слово – и не хватит сил все это выслушивать.
– Ты увидел меня? Смотрел в мою сторону? – спрашиваю я с неуместной требовательностью, даже с агрессивными нотками в голосе. – А я думала… ты не замечаешь никого вокруг…
Лицо Грегори серьезнеет.
– Мне было вполне достаточно единственного взгляда. Строить глазки, заигрывать, охмурять восторженными речами, ахами и охами – не могу я так себя вести, понимаешь? Теперь не могу…
Мне так плохо, что мутнеет перед глазами и немного закладывает уши. После каждого объяснения Грегори все растет и растет в моих глазах. Теперь он так высоко, что я с ним рядом кажусь себе жалкой карлицей. Почему, почему, черт возьми, мне нужно все разжевывать, растолковывать каждую мелочь?!
40 
