53 
Вдруг он перестаёт смеяться и сдвигает свои суровые брови над нежными глазами.
– И тогда ты хоть не сможешь меня больше бросить, не будешь одна мотаться по дорогам, ты будешь поймана…
Поймана… Я не сопротивляюсь и доверчиво перебираю пальцы его руки, которая меня придерживает… Но такая податливость – это тоже уловка слабых… Поймана… Он сам это сказал в запальчивости эгоиста… Я правильно оценила его, когда, смеясь, назвала моногамным обывателем, этаким отцом семейства, просиживающим все вечера у камина.
Значит, я смогу мирно прожить свою жизнь, свернувшись клубочком в его большой тени. Будут ли его верные глаза с той же любовью глядеть на меня, когда время возьмёт своё, и я начну увядать?. Ах, как он отличается от того… Другого!
Но только тот. Другой, тоже разговаривал со мной как хозяин и шептал, стискивая мои пальцы: «Иди! Вперёд! Я тебя держу». Я страдаю… Мне больно от их сходства, мне больно от их различия… И глажу лоб этого, ничего не знающего, невинного, и говорю ему: «Мой маленький…»
– Не называйте меня «мой маленький», дорогая. Это делает меня смешным.
– Если мне хочется, я могу делать вас смешным. Вы «мой маленький», потому что вы моложе… своего возраста, потому что вы очень мало страдали, мало любили, потому что вы не злой… Послушайте, мой маленький: я уеду.
– Но только вместе со мной, Рене!
С какой мольбой он это выкрикнул! Я вздрогнула от горя и радости.
– Нет, без вас, мой дорогой, без вас! Так надо. Послушайте… Нет… Макс… Я всё равно скажу то, что хочу… Послушайте, Макс. Выходит, вы не хотите, не можете меня ждать? Вы что, недостаточно меня любите?
Он вырывается из моих рук и резко отстраняется.
– Недостаточно!.. Недостаточно!.. О, эти женские рассуждения. Я тебя недостаточно люблю, если следую за тобой, и недостаточно, если остаюсь. Признайся, если бы я ответил: «Хорошо, дорогая, я буду тебя ждать», ты бы тоже плохо подумала. Ты вот собираешься уехать, хотя могла бы и не уезжать, как же я могу поверить тебе, что ты меня любишь? В самом деле…
Он становится передо мной, набычившись, и глядит на меня с недоверием:
– В самом Деле, ты мне никогда этого не говорила…
– Что именно?
– Что ты меня любишь.
Я чувствую, что краснею, словно он поймал меня с поличным.
– Ты мне никогда этого не говорила, – повторяет он упрямо.
– О, Макс!
– Ты мне говорила… Ты мне говорила: «Дорогой… мой любимый Долговязый Мужлан… Макс… Дорогой друг». Ты даже застонала, словно пропела, в тот день, когда…
– Макс!
– Да, в тот день, когда ты не удержалась и сказала мне: «Любовь моя». Но ты ни разу не говорила: «Я тебя люблю».
Это было правдой. Я наивно надеялась, что он этого не заметит. Однажды, в какой-то вечер, я так сладостно замерла в его объятиях, что слова «…люблю тебя» вырвались неслышно, как воздух, но я тут же овладела собой, умолкла и стала холодной…
«Люблю тебя…» Я не хочу больше этого говорить, я никогда больше не захочу этого сказать! Я не хочу больше слышать этот голос, мой прежний голос, надломленный, тихий, который станет бормотать прежние слова… Но других слов я не знаю… Других слов нет…
– Скажи мне, скажи, что ты меня любишь! Скажи мне, прошу тебя!
Мой друг стал на колени передо мной, и я знаю: эта его настойчивая просьба отныне не даст мне покоя. Я улыбаюсь ему, почти вплотную приблизившись к нему, словно я не говорю этих слов, продолжая любовную игру. И вдруг во мне вспыхивает желание сделать ему больно, чтобы он тоже немного пострадал… Но он такой ласковый и так далёк от моей печали! Зачем нагружать его ею? Он заслуживает лучшего…
– Бедненький мой… Не сердитесь, не грустите! Да, я вас люблю, я люблю тебя! О! Я тебя люблю… Но я не хочу тебе этого говорить. Ведь я очень гордая! Если бы ты только знал, какая я гордая!
Склонив голову ко мне на грудь, он закрывает глаза, он принимает мою ложь с нежной доверчивостью и продолжает слышать мои слова «Я тебя люблю», хотя я уже молчу.
Странный груз отягощает мои руки, те руки, которые так долго ничего не держали. Я не умею баюкать такого большого ребёнка. Боже, какая тяжёлая у него голова!.. Но пусть он отдыхает у меня на руках, уверенный во мне!
Уверенный во мне… Ибо в силу широко распространённой психологической аберрации он ревнует меня к настоящему, к моему бродячему будущему, но он с полным доверием прикорнул у этого сердца, которое столько лет принадлежало другому. Мой честный и неосмотрительный возлюбленный не думает о том, что он делится мною с моим прошлым и что ему так и не изведать того высшего торжества, когда можно сказать: «Я приношу тебе радость, боль, которых ты не знала…»
53 
