– Согласно моим источникам, Лутц была убита на сексуальной почве. – Тон Надин стал деловым и лаконичным. – Значит, и Бэнкхед тоже? Знали ли жертвы друг друга и имеем ли мы дело с одним и тем же подозреваемым?
– Надин, не допрашивай меня. Это не дружеский треп. Обе жертвы были незамужними молодыми женщинами, которые в вечер накануне смерти встречались с человеком, с которым до того общались в «чате» и переписывались по электронной почте.
– В каком «чате»? Где они встречались?
– Помолчи, Надин. Экспертиза показала, что во время ужина обе жертвы потребляли запрещенные препараты. Возможно, без их собственного ведома.
– Те, которые используются для стимулирования сексуальной активности?
– Быстро соображаешь. Твой источник не подтверждает, но и не опровергает эти сведения. Надин, бери, что дают, и беги. На сегодня все.
– Через полтора часа я освобожусь и приеду, куда скажешь.
– Не сегодня. Я сообщу, где и когда.
– Постой! Расскажи мне хоть что-нибудь о подозреваемом. У вас есть имя и словесный портрет?
– Следствие ведется во всех возможных направлениях одновременно. И так далее. – Ева отключила связь, успев напоследок услышать ругательства Надин.
Удовлетворенная, она прошла на кухню, включила кофеварку, потом подошла к окну и уставилась в темноту.
Он был там. Где-то там. Может быть, уже назначил очередное свидание и готовился к нему, превращая себя в мечту очередной женщины.
Неужели завтра или послезавтра появятся новые родные и друзья, жизнь которых он разобьет вдребезги?
Лутцы никогда не оправятся от своей потери. Конечно, они будут продолжать жить; пройдет какое-то время, и они научатся не думать о случившемся каждую свободную минуту. Будут работать, ходить за покупками, даже смеяться. Но брешь не зарастет. В их душах навсегда останется пустота.
Они были семьей. Единым целым. Это чувствовалось по всему – по уюту и порядку в доме, по цветам у дверей. А сейчас Лутцы перестали быть родителями и превратились в переживших катастрофу. В мозгу таких людей вечно звучит эхо случившегося.
«Они сохранят ее комнату», – думала Ева, забыв о том, что в кофеварке стынет кофе. Когда она зашла в комнату Грейс, ища новые детали, позволяющие представить себе характер убитой, то увидела все этапы ее взросления – от младенца до молодой женщины. На полке были аккуратно рассажены куклы, переставшие быть игрушками, превратившиеся в украшения, но по-прежнему любимые. Книги, фотографии, голограммы. Шкатулки для безделушек, сделанные в виде сердечек или цветов. Кровать с покрывалом цвета солнечных лучей и девственно-белые стены. Занавески с оборками, недорогой мини-компьютер на письменном столе, расписанный теми же маргаритками, что и абажур лампы, стоявшей на тумбочке.
Ева не могла представить себя на месте Грейс. Девочка, спавшая на этой кровати, читавшая при свете этой лампы, была счастливой, любимой и ничего не боялась. У Евы никогда не было ни кукол, ни занавесок на окнах. Не было детских драгоценностей, которые хранят в шкатулках в форме сердца. Комнаты, которые она помнила, были обшарпанными безымянными коробками в дешевых гостиницах; стены их были слишком тонкими, а в темных углах творились ужасные вещи.
Но главное, там негде было спрятаться, когда он возвращался недостаточно пьяный, чтобы забыть о существовании дочери.
Девочка, которая спала на гостиничных кроватях и дрожала в темных углах, была напугана, отчаялась и считала себя пропащей…
Когда чья-то рука коснулась ее плеча, Ева вздрогнула, резко обернулась и инстинктивно потянулась за оружием.
– Спокойно, лейтенант. – Рорк взял жену за руку и посмотрел ей в лицо. – О чем задумалась?
– Так… Пыталась свести концы с концами. – Она слегка отстранилась и налила себе кофе. – Я не знала, что ты дома.
– Только что вернулся. – Рорк положил руки на ее плечи и стал их массировать. – Что-то вспомнила?
Ева покачала головой, сделала глоток холодного кофе, снова уставилась в темное окно и вдруг поняла: если не избавиться от этой картины, ночью она не даст ей покоя.
– Когда ты уехал, мне приснился сон, – начала она. – Плохой сон. Мне снилось, будто он не умер. Был покрыт кровью, но не умер. Он разговаривал со мной. Говорил, что я никогда не убью его и никогда не освобожусь. Говорил, что должен наказать меня. С него капала кровь, но он вставал. И шел ко мне.