35 
Похотливое желание, обрушившееся на Остина, на мгновение заглушило голос совести. Разве он не взял эту женщину в жены? Почему он не может утолить разыгравшееся чувство голода, проникнув между ее раздвинутыми ногами? В любом случае жена сможет подарить ему кратковременное освобождение от терзающей его страсти. Возможно, если он закроет глаза, то сможет мысленно представить себе…
Остин прежде верил, что ему удалось изгнать все призраки, однако женщина из парка не оставляла его. Он буквально чувствовал соблазнительную мягкость ее волос, обмотанных вокруг его руки, ощущал экзотическое благоухание мирры, исходившее от ее кожи, помнил податливую нежность бутона ее губ, робко распускающегося под его настойчивым поцелуем. С его уст сорвался мучительный стон.
Услышав этот стон, Холли вскинула голову. Ее супруг зажмурился, словно его терзала невыносимая боль.
Не обращая внимания на кольнувшую ее зависть к густым длинным ресницам рыцаря, девушка потянула его за рукав, впервые осмелившись назвать мужа по имени: …
— Сэр Остин? Вам плохо? Рана причиняет вам боль?
Как только рыцарь открыл глаза, Холли поняла, что под угрозой находится не он, а она сама. Поединок с Эженом был лишь бледной тенью битвы, которую ей предстояло выдержать с мужем. Обманчивая прохлада глаз Гавенмора, испепеляющая голубым пламенем, обожгла Холли сознанием того, что, если исход сражения будет не в ее пользу, она лишится не только атрибутов своего маскарада. Рыцарь поднялся во весь свой внушительный рост, загородив собой свет факела. У Холли мелькнула мысль, что тень одновременно является ее союзником и противником. Когда Гавенмор нагнется, чтобы раздвинуть ее онемевшие ноги, он не заметит подшитое к юбкам тряпье. И не увидит бегущие по щекам слезы.
Холли не смела просить мужа ни о нежности, ни о терпении. Если он окажет ей милость и смирит страстное желание поцелуями и ласками, то уже через несколько мгновений его руки, обнаружив обман, станут жестокими и карающими. Ей оставалось только съежиться в темноте, ожидая, когда рыцарь жадно набросится на нее, словно дикий зверь на самку.
Бесстрастные звуки его голоса настолько поразили Холли, что она едва не разревелась от облегчения. — Наш брак основан на лжи, миледи. Когда Холли постигла смысл его слов, облегчение сменилось паническим ужасом. Она с отчаянием подумала, что сама лишила себя оружия, с помощью которого могла бы бороться с гневом мужа, моля о пощаде. Теперь у нее не было ни шелковистых ресниц, которые можно было бы застенчиво опускать, ни роскошных волос, чтобы тряхнуть ими, ни белоснежных щек, на которых так трогательно выглядят слезы раскаяния.
Холли с мольбой вцепилась в железные мышцы икр рыцаря.
С ее уст сорвался бессвязный поток слов.
— Право, я вовсе не собиралась вводить вас в заблуждение, сэр, честное слово. Просто одна невинная шутка повлекла за собой другую, и не успела я опомниться, как правда была погребена. — Она обратила к нему проникнутое мольбой лицо, надеясь, что даже в тени будет виден блеск слез в ее глазах. — Сэр, если на то ваша воля, накажите меня, но избавьте от вашего справедливого гнева отца Натаниэля и мою няню Элспет. Правда, обуянному гордыней Натаниэлю хорошая взбучка пойдет только на пользу, но Элспет — старая женщина, слишком немощная, чтобы вынести побои.
Остин попытался было разжать стиснутые в отчаянии руки Холли, но встретился с таким сопротивлением, что вынужден был остановиться из опасения причинить ей боль. Он тряхнул ногой, но девушка продолжала цепляться за нее.
— О чем это ты бормочешь, женщина? — спросил рыцарь, мысленно добавив в список необычных «достоинств» своей невесты неистовое упрямство.
Он отпрянул от нее, вынудив девушку выпустить его ногу и не тащиться за ним через весь шатер.
Холли встала на колени.
— Бормочу? Я бормочу?
— Именно так. Неужели ты искренне полагаешь, что среди моих грехов есть такой, как избиение священников и старух?
— Грехов? Моих грехов? — словно попугай, повторила она, и тотчас же улыбка озарила ее лицо. — О! Так мы говорим о ваших грехах!
Остин нахмурился. Когда его жена улыбается вот так, ее уродство превращается почти в красоту.
— И в каком грехе вы желаете покаяться сегодня, сэр? Смею ли я высказать свое предположение? Вы не питаете ко мне нежных чувств. Вы сражались лишь ради того, чтобы завоевать мое приданое. — Ее звонкий беззаботный смех удивил рыцаря. — Вы, как и все прочие участники турнира.
35 
