40 
— Конечно же, вы не захотите, чтобы женщина, у которой такие предки, стала матерью ваших сыновей?
Ну, признаться, мне нравятся ее повадки, и уж если я зашел так далеко, что обручился с нею, то возьму ее в свою постель, и, если получу удовольствие, удержу ее там насовсем.
— Она никогда не доставит вам удовольствие. Лучше отступитесь, пока на поздно!
— Я зашел слишком далеко.
— Она отпустит вас, я уверена.
— Дело в том, что я не собираюсь отпускать ее, и очень скоро она будет моей настолько, что станет умолять меня не покидать ее.
— Милая фантазия, — сказала я, — но я знаю, что она далека от действительности.
— Идемте со мной. Уйдем незаметно! Я покажу вам, что такое любовь.
— Вы — последний человек, который мог бы меня научить любить. Я останусь здесь со всеми гостями до конца вечера. И, кстати, нам уже пора уезжать.
— Сегодня ночью мы будем вместе!
— Сегодня ночью? Как это может быть!
— Очень просто. Я это устрою.
— Здесь?
— Я буду провожать вас верхом до вашего дома. Вы откроете окно в своей комнате, и я влезу в него.
— В доме моей сестры?!
— Ваша сестра тоже женщина. Она поймет. Но ей ни к чему это знать.
— Вы все-таки не понимаете, что я вовсе не так пылаю к вам страстью, как, по-видимому, вы ко мне. Вы отлично знаете, что я вас презираю!
— Поэтому-то при виде меня ваши глаза вспыхивают огнем?
Я встала и, ни слова не говоря прошла к столу на свое место. Он вынужден был последовать за мной.
Прибыла бродячая группа танцоров и мимов, нанятая для нашего развлечения. Они появились в зале в мавританских костюмах с нашитыми на них бесчисленными колокольчиками. Их прыжки и антраша вызвали бурные аплодисменты. Они разыграли пастораль о Робине Гуде и девице Марион, встреченную всеобщим шумным одобрением. Потом были опять и пение, и танцы, но, наконец, банкет и бал закончились.
Я возвращалась с Эдуардом и Хани в карете, но Джейк Пенлайон настоял на том, чтобы сопровождать нас. Он ехал верхом возле кареты, сказав, что должен оберегать свою невесту от опасностей скверной дороги и риска встретить какого-нибудь бродягу, который мог попытаться ограбить нас.
Я прошептала Хани:
— Джейк попытается проникнуть в мою спальню.
Он сам это сказал.
Хани шепнула в ответ:
— Когда мы подъедем к дому, я притворюсь, что мне плохо, и попрошу тебя помочь мне.
В Труинде, выходя из кареты, Хани приложила руку ко лбу и простонала:
— Мне так плохо! Проводи меня, Кэтрин, и помоги лечь в постель!
Я сказала, что, конечно, помогу, и отрывисто пожелала Джейку Пенлайону спокойной ночи. Он поцеловал меня в губы — один из тех поцелуев, которые я начала ненавидеть и всячески старалась избежать. Я отвернулась и ушла вместе с Хани в ее комнату.
— Теперь он уйдет, — сказала она. Но Хани не знала Джейка Пенлайона.
Я осторожно подкралась к своей спальне. Не открывая двери, я приложилась ухом к замочной скважине и услышала, как тихо звякнула оконная задвижка. Окно открывали! Верный своей угрозе, Джейк вскарабкался по стене и влез в комнату. Я знала, что, если я войду, то увижу его там.
Я представила себе, как он выскочит из укрытия и запрет дверь. Я буду в его власти, и на этот раз меня ничто не спасет.
Отойдя на цыпочках от двери, я вернулась в комнату Хани и рассказала ей о моих подозрениях.
— Останься на ночь со мной, — сказала она. — Эдуард будет спать в своей комнате. Кэтрин, ты завтра же должна уехать к матушке. Этот человек опасен.
Что это была за ночь! Я не сомкнула глаз. У меня из головы не выходила картина Джейка Пенлайона в моей спальне, готового броситься на меня. Я как наяву слышала торжествующий крик, с которым он схватил бы меня, если бы я вошла в спальню; слышала, как поворачивается ключ в замке. Чувствовала, как его большое, сильное тело наваливается на меня… Все это так ярко рисовалось в моем воображении, что казалось пережитым в действительности.
Заснула я только на рассвете и проснулась поздно, когда в комнату вошла Хани.
— Если он и был здесь, то уже исчез, — сказала она. — Его лошади на конюшне нет.
Я осторожно открыла дверь в свою спальню. Солнце заливало комнату. Оно освещало мою постель — пустую, но смятую. Значит, он спал в ней…
Ярость овладела мной. Он осмелился спать в моей кровати! В моем воображении я видела, как он лежит в ней, поджидая невесту, которая не пришла! Я стояла и глядела на растерзанную постель, и меня охватило чувство беспомощности. Я ощущала себя загнанным животным, которое слышит все ближе лай собак и знает, что беспощадные охотники вот-вот набросятся на него.
40 
