27 
Кругом сплошные загадки. Портрет Маргариты нужно было почему-то заполучить без ведома хозяев замка.
А между тем у девочки уже есть жених.
Помешать этому браку невозможно. Да и вряд ли имеет смысл это делать, пока не найдется партия получше. Однако потянуть время не мешает.
Невер и Бургундец хотели покончить с приготовлениями как можно скорей – скоро прибудут посланцы графа подписывать брачный контракт.
Надо что-то предпринять, думал Рене.
И тут ему пришла в голову идея. Старшая дочь Иоланда выходит замуж за Ферри де Водемона. Ее нужно обеспечить приданым.
Вопрос непростой. Кроме обещаний, будущему зятю он предложить ничего не может. Проклятая бедность! Единственное сокровище, которым он еще располагает, – дочери.
Расторгнуть договоренность с графом де Невером нельзя – это вызовет гнев герцога Бургундского, но можно вставить в контракт пункт, который кое-кому придется не по вкусу. Для этого лучше всего действовать через Водемонов.
Рене вписал в контракт, что Сицилия, Прованс и Бар достанутся детям Маргариты, тем самым лишив будущее потомство Иоланды наследства. Если же Иоланда вновь выйдет замуж, мужское потомство от этого брака будет обладать приоритетным правом на наследование герцогства Бар.
Такие условия, как и предполагал Рене, вызвали у Водемонов взрыв возмущения. Они объявили, что обратятся с жалобой в Парламент. Пусть король исправит столь вопиющую несправедливость.
Рене втайне потирал руки. Отсрочка, снова отсрочка – это самая лучшая тактика.
– Зачем вы это сделали? – спросила Маргарита. – Вы же знали, к чему это приведет?
– На то есть свои прчины.
– Какие, батюшка?
– Скажи, Маргарита, ты хочешь стать женой графа Неверского?
Девушка немного подумала и спокойно ответила:
– Все равно ведь придется за кого-то выходить.
– Разве тебе не хотелось бы, чтобы жених был моложе… красивее… романтичнее, чем пожилой граф?
– Конечно, хотелось бы.
– Значит, за графа ты все-таки не хочешь? Тогда лучше потянуть время. Вдруг объявится более галантный кавалер? Как считаешь, милая?
– Вы правы, отец. Я не хочу замуж за графа де Невера.
– Я так и подумал. Наберемся терпения и подождем.
МАРГАРИТА И ГЕНРИХ
Король ехал из Сент-Олбанса в Вестминстер. Он с нетерпением ждал возвращения Ги де Шаншеврье. Мечтать о прекрасной девушке, дочери разоренного невзгодами короля, было приятно. Генрих всегда жалел неудачников. Возможно, из-за того, что сам иногда ощущал себя таковым. Судьба обошлась с ним жестоко, сделав его королем. Как сложилась бы его жизнь, родись он в обычной семье? Скорее всего, Генрих ушел бы в монастырь и там дни напролет молился бы, расписывал бы замысловатыми буквицами манускрипты, помогал бы бедным. Из него получился бы хороший монах, и он, возможно, был бы счастлив.
Но, увы, ему выпало родиться сыном короля и самому стать государем. Бремя этого высокого звания казалось Генриху невыносимо тяжелым.
Он прекрасно знал, что монарх из него никудышный, особенно если сравнивать с королями из династии Плантагенетов. Они были высокими, золотоволосыми, прирожденными вождями. Им достаточно было поднять свой штандарт, и люди сами стекались со всех сторон. Плантагенеты правили железной рукой, а народ безропотно (за редкими исключениями) сносил все притеснения. Ах, то были короли, которыми Англия могла гордиться: Эдуард Долговязый, Эдуард III, великий Генрих V, отец нынешнего Генриха.
Генрих VI стал королем, когда ему было всего девять месяцев. Младенца со всех сторон окружали честолюбивые, жадные до власти родственники. Мальчик рос непохожим на своих предков. Плантагенеты были несдержанны в своих страстях, они заполонили бастардами все королевство, но нынешний король свято верил в целомудрие и нерушимость брачных обетов. Когда женщины домогались его любви – а это случалось нередко, – король терялся, приходил в смущение. Женщины знали, что надежды на успех почти нет, но все же вновь и вновь предпринимали тщетные попытки – многим хотелось стать фавориткой короля. Генрих отворачивался от бесстыдниц с ужасом и отвращением.
Однажды придворные, желая угодить монарху, устроили для него танцы в восточном стиле. Увидев танцовщиц с обнаженной грудью, Генрих в панике убежал в свои покои, бормоча на ходу самое страшное из доступных ему ругательств: «Проклятье и еще раз проклятье!» Этого королю показалось мало, и он еще воскликнул: «Фи, какой стыд! Как могли вы, господа, привести ко мне подобных женщин!» После этого Генрих долго не разговаривал с виновными.
27 
