Особенно,... 
29 
Но не только недоброжелательные глаза Карен пристально следили за Анжелой. Пока она танцевала с Ником, один из музыкантов, тот самый толстяк, который всем распоряжался, не отводил от нее глаз. Когда танец закончился, он наклонился к своему соседу и что-то прошептал ему на ухо. Тот посмотрел на Анжелу и с сомнением покачал головой.
— Я думаю, ты ошибаешься, Мигель, — шепотом произнес он. — Ведь двадцать лет прошло…
— А вдруг нет? — с надеждой спросил толстяк.
— Это невероятно, — продолжал настаивать его сосед. — Не мучай себя понапрасну.
— Все равно я должен проверить.
— Ты что? — Испугался его собеседник. — Даже не думай. Представляешь, ты подходишь к ней, спрашиваешь, а это не она. Да хозяин этого дома в клочки тебя разорвет за такую вольность, и нам ни гроша не заплатят…
— У меня есть другой способ проверить, — подмигнул толстяк. — Безопасный и безошибочный. Не волнуйся, Хосе, все будет хорошо. Пойми меня, я не могу не попробовать. Я уже потерял всякую надежду…
— Ладно, Мигель. — Хосе вскинул вверх ладони в знак согласия. — Поступай, как знаешь. Только помни о нас: Как бы тебе не пришлось раскаяться.
Мигель улыбнулся, как бы уверяя собеседника, что не сомневается в своей правоте. Но было заметно, что он волнуется, беспрестанно поглядывает то на своих товарищей, то на гостей. Однако в глазах его горела решимость, и он энергично кивнул головой. Тотчас музыканты заиграли веселый народный мотив. Мигель взял в руки микрофон и заговорил:
— Уважаемые гости! Позвольте мне не только сыграть, но и спеть для вас одну изумительную песню, которую очень любила моя маленькая дочка.
Кто-то из гостей захлопал с энтузиазмом, кто-то одарил музыканта надменным взглядом, кто-то не обратил на него внимания. Мигелю было все равно. Он исполнял песню для одной-единственной слушательницы и горячо надеялся, что она именно та, кого он желает видеть больше всего на свете…
Глава 9
Когда музыкант заговорил, Анжела была снова занята беседой с Билли. Ей было просто необходимо, как следует посмеяться, чтобы отвлечься от серьезных мыслей. Но звуки до боли знакомой мелодии оторвали ее от занимательного разговора. Анжела резко повернулась. Она не успела уловить смысл слов музыканта. Зато его голос, сильный, глубокий, с характерной хрипотцой, она могла узнать из тысячи, хотя много лет прошло с тех пор, как она слышала его в последний раз…
Совсем забыв о Билли, который растерянно смотрел ей вслед, Анжела направилась к музыкантам. Пьющие, разговаривающие, танцующие гости мешали ей, постоянно преграждали путь. Но голос звал к себе, воскрешая в памяти миллионы дорогих мелочей, и песня только усиливала это загадочное воздействие. Наконец Анжела выбралась на открытую площадку. Между ней и музыкантами теперь никого не было. Но почему она вдруг остановилась и смертельно побледнела? Какие мысли пронеслись в ее голове в тот момент, когда она поднесла руку ко рту, пытаясь удержать нечаянный крик? Почему ее глаза загорелись радостью, а на лице появилась чудесная смесь неверия и восторга?
Потому что напротив нее стоял ее обожаемый отец, Мигель Санчес, с которым она рассталась в далеком детстве и о котором не забывала ни на минуту.
Мигель допел песню до конца, хотя его голос дрогнул, когда перед ним внезапно появилась Анжела. Он сразу понял, что не ошибся, что отцовское чутье не обмануло его. Это была его малютка, синеглазая Анжелика, превратившаяся в изумительную красавицу…
Песня закончилась, Мигель низко поклонился, стараясь скрыть волнение. Потом музыканты заиграли снова, пары закружились в танце, а Мигель кивнул Анжеле, приглашая ее следовать за ним. С замирающим сердцем девушка повиновалась ему. Чувства обуревали ее. Ей хотелось с громким криком броситься ему на шею, рассказать о том, как она скучала все это время по его любви, заботе, по его песням, по их веселой жизни. Но здравый смысл останавливал Анжелу. Ведь они не виделись около двадцати лет. Возможно, это уже совсем другой человек. К тому же она до сих пор не знает, почему они с матерью расстались…
Но когда они отошли от основной массы гостей, и Мигель обернулся к дочери, в его глазах было столько любви и восхищения, что Анжела чуть не разрыдалась.
— Анхелика, дорогая моя, — прослезился Мигель и распахнул объятия для дочери, которую считал уже для себя потерянной.
29 
