Особенно,... 
22 
Зал был полон. Тут и там говорили о пианистах и о произведениях, которые те будут исполнять. Чей-то бас, ни дать ни взять иерихонская труба, прямо за спиной Эдварда произнес, что некий Сондерс мог бы потягаться в виртуозности с самим Горовицем.
– Сондерс… – с мечтательной улыбкой на губах прошептала Аврора. – Ой, я совсем забыла! – Она достала из сумочки две программки и одну протянула Эдварду.
– Откуда это? – удивился он.
– Купила, – сказала она.
– Когда ты успела?
Аврора взглянула на него с ласковым снисхождением.
– Перед твоим появлением.
– Ты приехала раньше? – Эдвард шевельнул бровью, вспоминая момент их встречи.
– Конечно, – ответила Аврора, забавляясь его растерянностью.
Эдвард потер переносицу.
– Почему же я не сразу тебя заметил?
– Потому что был слишком занят делами, когда вошел в вестибюль.
Эдвард вздохнул.
– Дела, дела… На сегодняшний вечер о работе забудем, словно ее вовсе нет.
– Согласна, – тотчас отозвалась Аврора. Эдвард раскрыл программку. Взгляд упал на отпечатанное жирным шрифтом под списком произведений Шопена и Грига в первом отделении: Марк Сондерс, фортепиано. Эдвард услышал это имя впервые от басистого соседа сзади. Позор!
Тут прозвенел третий звонок, погас свет и на сцену вышел тот самый Сондерс. Первые же звуки шопеновского ноктюрна превратили Аврору из загадочной женщины в одну сплошную загадку. Она медленно, будто не принадлежа себе, наклонилась к бортику, ограждавшему ряды бельэтажа, и, как показалось Эдварду, устремилась всей своей сутью к потоку поэтически-задушевных звуков. Он видел ее, поедал широко раскрытыми глазами и вместе с тем как будто не видел, а лишь ощущал мощь ее бесконечно огромной чувствительной души, ибо прежней Авроры больше не было – было сплетенное с ноктюрном и всеобщим восторгом видение…
Какое-то время спустя Аврора, не отрывая взгляда от сцены, бесшумно раскрыла сумочку и достала сотовый. Эдвард, вдруг подумав, что ей нехорошо, хотел было спросить, в чем дело, но не осмелился нарушить ее единение с музыкой. Только тут до него дошло, что она лишь выключила телефон, и он тотчас последовал ее примеру. Убрав трубку в сумочку, Аврора совершенно беззвучно извлекла бумажный платочек и, все так же завороженно глядя на сцену, прижала его к одной, потом другой щеке.
Плачет, догадался потрясенный Эдвард. Его сердце забилось так неистово, что в какое-то мгновение захватило дух. В памяти шевельнулись некогда яркие, но со временем поблекшие и утратившие былой смысл впечатления. Удивительная девушка полностью отдается звукам… забывает обо всем вокруг, даже о любимом, позволяет красоте великого музыкального произведения всецело завладеть собой. Ее лицо озарено таинственным светом сцены. В этом самозабвении, столь чуждом маслянистым переглядываниям и непристойным прижиманиям, и есть сокрушительная сила самого ценного в жизни…
Откуда это? – принялся напряженно раздумывать Эдвард. Из фильма? Чьего-то рассказа? Или книги? Да, из книги, определенно из книги… Какой? Он не мог вспомнить. Но чувства, некогда вызванные в нем этими строками, при виде Авроры оживали все настойчивее и решительнее. Вместе с ними разрасталось до невообразимых размеров восхищение ею: изящной линией шеи, королевской осанкой и искусно сдерживаемой бурей страсти…
5
Когда закончилось первое отделение и в антракте они вышли из зала, Эдвард, потрясенный увиденным, не решался заговорить первым. Аврора взглянула на него влажными, блестящими глазами.
– Ты представить себе не можешь, как я рада, что провожу этот вечер здесь… – Она отвернулась и прибавила: – С тобой.
– Со мной? – изумленно переспросил Эдвард. – Мне показалось, что для тебя главное музыка, а уж кто с тобой рядом, совершенно не важно.
Аврора посмотрела на него с немым вопросом, будто без слов спрашивая, неужели он правда так считает.
– Кто со мной рядом еще и как важно, – спокойно сказала она. – Со многими из своих знакомых, да и кое с кем из родственников я бы в жизни не пошла ни на подобный концерт, ни, допустим, в картинную галерею. Когда соприкасаешься с искусством, недопустимо, чтобы рядом был совершенно чужой тебе по духу человек, ведь в такие минуты становишься будто… гм… – Она опустила глаза, подбирая подходящее слово. – Будто обнаженной.
При мысли, что перед ним она не стыдится показаться нагой, Эдварда бросило в дрожь. И вдруг захлестнуло безудержное желание соединиться с ней так же безоглядно, как она только что соединялась с музыкой, на всю жизнь, и больше никогда не разделяться. Он приказал себе отбросить безумные мечты.
22 
