19 
Иногда она ненавидела мужа так сильно, как можно ненавидеть только самого близкого человека. Потому что ткани его врастают в ткани твоего тела, и твое тело прорастает в его тело. Как опухоль. Только любимого, как наркотик, человека, раскрывшего уже твою грудную клетку, неистребимого в твоей жизни. Человека, без которого жизнь кончается. Иногда она мечтала ускользнуть от него, даже не обманывая себя, что сможет или что желает ускользнуть. Прыгнуть в пустоту, потому что все вне его – пустота для нее. Больше нет ничего. Единственная драгоценность. Она знала, что через четверть часа ненависть сменится смирением и любовью. Обожанием. Знала, что жить без него не способна – как ни печальна зависимость.
Она шла через туман, полный хлопьев – похожих на снег, но сухих, в пальцах распадавшихся в пыль. Слышала за стеной гулко отдающийся звук разговора. Отсутствие четвертого собеседника еще не заметили. Константин пел Варваре Семеновне плоский панегирик, эхо глушилось туманом.
Анастасии совсем не было страшно, напротив, ее наполнила вдруг такая беспечность, радость движения – движение согревало. Она чуть не упала, прежде чем определила на ощупь, что под ней лестница, вроде пожарной. Начала спуск по лестнице. Чем ниже она спускалась, тем громче становился шум и ощутимей вибрация, циркулирующая в ушах, но Анастасия приспособилась не обращать на них внимания. Пальцы липли к перекладинам лестницы; проверить, нет ли в карманах перчаток, она не могла. Мороза, к счастью, не было, кожа не примерзала, а только чуточку прилипала к металлу и потом отлипала, чмокая. Под ногами оказался пол – значит, она достигла дна. Проверила – перчаток в карманах не нашлось. Шум напоминал шум водопада; видимость здесь была лучше, чем наверху: различались границы больших и малых предметов, вагонеток, проносящихся по рельсам. Рельсы Анастасия выбрала своим ориентиром и продолжала движение вдоль них. Туман рассеивался, оседая на ресницах и волосах стеклянистой массой. Анастасия представила, что находится в огромном полом помещении, и внутри нее такая же полость, вот отчего легко. Она почти уснула на ходу и очнулась, когда оказалась под открытым небом, хотя все еще явно на территории завода. Здесь были люди, множество озабоченных людей в рабочей одежде, и рельсы – не для вагонеток, настоящие. Рельсы уходили вдаль, срастаясь в перспективе, на них стояли грузовые вагоны, в которые рабочие складывали что-то в небольших темных ящиках. Поезд вызывал чувство ностальгии. Совсем недавно она покинула поезд.
– Ты! Что здесь делаешь? – прогремело над головой.
Анастасия пожала плечами. Над ней возвышался человек в униформе и шляпе, под которой блестели прорези глаз. Чем-то он напомнил ей мужа, но, в отличие от Константина, был громадного роста, не меньше метр девяносто, и лицо его было высоко-высоко. Не дождавшись ответа, он подозвал других, пониже, и они было собрались взять ее под руки и увести. Но Саницкая рванула от них через рельсы, за вагоны. Низкие побежали к ней, она пряталась от них под вагонами, за колесами. Посыпались глухие резкие звуки, как жесткий мячик в стену. Попался вагон с виду не товарный, а пассажирский. Задыхаясь, Анастасия вскочила в него, и поезд тронулся, следом заскочить никто не успел. Дыхание сразу наладилось, она прошла из тамбура в купе.
Константин уже некоторое время шел, держа за руку женщину. Когда они вышли из тумана, и оказалось, что это Варвара Семеновна, он не очень удивился, только задумался. Насти рядом не было. Студент, по-видимому, отстал или заблудился. Константин хотел бы вернуться к выходу, но неважно ориентировался в этом месте.
В Варваре Семеновне тем временем чувство неловкости от уединения с чужим мужчиной пересилило беспокойство. Она почти освоилась с обстановкой, только сердце по-прежнему билось в неровном ритме, не позволяя забыться. Смущенная, она вся словно застыла, только ноги передвигались, и, чтобы смягчить собственную нелепость, робко спросила:
– Константин, позвольте поинтересоваться, вы давно знакомы с вашей женой? Вы оба кажетесь мне такими юными.
– С самого детства, – уклончиво ответил тот. – Мы росли вместе. А женаты пять лет.
– Неужели? Вы такие молодые, особенно Анастасия.
– Только Настя молодая. У нас большая разница в возрасте. Когда мы расписались, ей было восемнадцать.
– А! – сказала Варвара Семеновна, не зная, что еще спросить или добавить. Вернуться бы в теплый маленький номер! Но Константин сам продолжал рассказывать:
19 
