23 
– Варвара Семеновна?
– Что, Константин? – Она говорила через силу, но голос ее выражал превосходство, кроющееся в возрасте.
– Вы раньше изменяли мужу?
Она закрыла нижнюю часть лица руками. В глазах под полуприкрытыми веками смех.
– Было один раз. По молодости. Я думала – всё, конец моей жизни, все разрушено. Думала – развод, конец всему. Хотела сама Сергею рассказать, уйти от него. Не хватило смелости. А он так ничего и не узнал. Потом я каждый день ждала, дрожала, что расскажут ему или сам догадается. Но со временем забылось, другие заботы, жизнь есть жизнь. Младший сначала ветрянку из садика принес, а потом и старшего прихватило, а у него уже школа. Меня с работы по больничному отпускать не хотели, тогда грипп ходил, работать некому было. Потом с картошкой это было, погнила вся в погребе… Так – одно, другое… С мужем мы хорошо жили. Верите ли, сколько лет с того случая прошло, а до сегодняшнего дня не вспоминала. Забыла! Вы не спросили бы – так и не вспомнила бы. Всегда хлопот хватает…
– А теперь? – спросил он.
Несколько часов спустя, тычась на холоде в неподходящие двери, растерял себя: сначала потерял студента, потом Виталика, потом возраст и пол. Осталось – холодно. Жестко. После того как человеческие голоса замолкли – скрежет металла. Он теперь меньше прятался. Рабочие почти исчезли. Его не могли задержать, потому что он даже не думал о том, как выбраться. Это все взвешенная в воздухе пыль, опадающая сухими хлопьями. Он не заметил, как встал на четвереньки – измученные ноги так доставляли меньше страданий, и двигаться было удобнее. Бесшумнее. Как в младенчестве. Когда только учился ходить на двух конечностях. Он быстро приспособился к страшно отросшим за последние годы ногам и неустойчивым рукам. Смотреть перед собой неудобно – шея быстро устает от напряжения, ну и не нужно, все необходимое просматривается внизу, на полу. Шурупы, брошенный гаечный ключ. Аккуратные горстки пыли. Неясно, откуда шум, если все ушли. Пополз к источнику шума. Для этого понадобилось свернуть за угол.
Сначала он испугался: он оказался на частой решетке, под которой пустота. В пустоте, снизу, вращались винты, наподобие тех, что в мясорубке (а ему бы хотелось горячих котлет с рубленым яйцом внутри, как мама делает). Большие винты. Они-то и шумели, мешая вязкую пеструю массу. Странный запах. Повращал головой. На стеллажах сбоку красным намалеванные символы – цифры? греческие буквы? Когда-то он должен был знать греческие буквы и символы систем счисления, из университетского курса, но сознание, съежившееся от холода и придавленное кожаной курткой к спине, отказывалось их воспроизводить. Пополз обратно, медленно. Жесткие пальцы не отлипали от решетки.
Теперь он разглядел в пыли множество разнонаправленных следов. В далеких коридорах, прерывая клацанье и стук, кричали (грубыми голосами): «Да сколько можно ждать!!! Да пора давно!..» Он все слышит. Никто не наткнется на него, не поднимет за шиворот, не спросит ни о чем. Нужна цель. И цель есть – утолить жажду. Для этого нужен кран с водой. Краны бывают в туалетах. Невозможно, чтобы работало так много людей, и не было туалетов. Найти по запаху. Его не могла сбить с толку болтающаяся на шее цепочка. От ног в джинсах на пыльном полу оставались две широкие полосы. Дежурным освещением светили тусклые лампы в вышине.
Анастасия растянулась на жаркой верхней полке, качаясь, раскидывая руки. Закрыв глаза, она становилась девочкой в клетчатом пальто и удушливом шарфе, и за левую руку ее тянули в темноту. В неизвестность, потому что за рукой была быстро идущая мама – неизвестность. (Открыв глаза, видела – в этой качающейся темноте, за бликами стекла – огни. За стеклом был холод. Скатывалась на бок.) Пальто было просто жарким, а шарф – убийственно жарким. Возможно, на том конце руки была не мама, а Константин. Если будет возможно перенестись на их сторону – окажется: не Настина рука, вытянутая вперед, в пустоту, а мамина рука, вытянутая назад, в пустоту. И юный Константин. «У них странные отношения», – думает невидимая Настя, подразумевая властный тон, которым мама говорит со своим братом даже о самых незначительных вещах. И то, как подобострастно смотрит брат на сестру. И как мама смеется, покусывая губы. Все трое спешат. Мама опаздывает на свой поезд. Настя хнычет. Это с одной стороны, а с другой – смакует в уме слова «странные отношения», она их слышала вчера. Нужен папа. Она сама слабая. Но где папа? Он остался дома. А может, он уже расстался с мамой, и теперь из мужчин у мамы есть только Константин для командования.
23 
