48 
– Я и так могу нырять. В кафельный пол, я же рыба.
Мышцы Настиного лица напрягаются, она косится на попутчицу. А та задумчиво смотрит прямо на них. «Сейчас начнет советы давать, – думает Настя. – Ну и плевать». Кусая губы, сдерживая злость, спрашивает у дочери:
– Ну откуда ты взяла этот бред?!
– Оттуда же, где ты взяла, что ты человек, – такой ответ.
– Я знаю… Мне с детства говорили, я сама понимаю… я смотрела на других существ – похожих на меня и не похожих; я сравнивала, анализировала и убеждалась, что я – человек…
– Именно таким способом я узнала, что я – рыба, – равнодушно возражает девочка и замолкает, думая уже, очевидно, о другом. Смотрит в окно. Стучат колеса. Их подбрасывает на стрелках. Худая старушка отворачивается, стелет себе постель, укладывается с кряхтеньем.
Настя наливает в стакан лимонад. Вдруг ее осеняет, и она говорит:
– А рыбы не знают, что они рыбы. Никогда не знали и не знают. Только люди знают, что они – люди. Или что-то другое. Только люди могут знать, что они – рыбы.
Отвернувшись к стене, девочка начинает плакать. Беззвучно, не по-детски. Без демонстрации, не для Насти, внутри себя. Настя теряется. Она не ожидала такой простой победы. Она шепчет:
– Не надо, малюська, ты что?
Девочка, покрасневшая от слез, все-таки ребенок, – протянула ей руки. Настя усадила дочь на колени, обняла, укрыла, спрятала обратно ее, рыбу. Качала, как совсем маленькую, грудную, нашептывала, напевала. У самой глаза полнились слезами. Дочка хваталась за ее шею, случайно затягивая пальцами волосы, тыкалась мокрым носом в плечо, всхлипывала. Может, когда-нибудь, после смерти Насти, девочка и простит ей эту догадку.
Эпилог
Доцент брел по берегу, овеваемый приятными воспоминаниями. Когда-то он уже был здесь, у моря. Тогда оно представлялось огромным заводом, производящим… Что? Он не разобрался. В тот период жизни он весь был в учебе, и окружающее представлялось через призму изучаемого: трубами, бассейнами, механизмами. Ему много что казалось, однако теперь он трезв разумом. На экзаменах он сидит за преподавательским столом и знает, как всё просто. В небе по-прежнему вьются птицы – чайки, вороны. Кричат младенческими голосами. Голова его блаженно пуста. Родители подарили ему эту путевку, полагая, что он нуждается в отдыхе после напряженного года. Столько публикаций, одна за рубежом. Они очень рады за него. Что он удачно защитился, что не женился раньше времени. Пока живет с ними. Мама по-прежнему жарит ему любимые котлеты. Родители ценят его. Наташа любит.
Доцент вспоминает всех, кого любил, вспоминает о пребывании здесь и тревожится – неужели Анастасию? Но это легкая тревога, приятная. Ее муж всегда был спокоен, обстоятелен, уверен, и за уверенностью скрывалась некоторая вальяжность. Теперь сам доцент таков. Щеки его выбриты гладко, и кожа чиста. Движения уверенны. Он стал последовательным. Возможно, не признаваясь себе, он хочет следовать путем Константина. Догнать его. Стать им. Знания. Уверенность. Деньги. Но сильно желать он не может. Он слишком верит в себя, чтобы следовать за кем бы то ни было. Чтобы стать Константином. Он так думает. Он не удивляется и не замечает, как быстро приближается к цели.
Гости Норы
После рабочего дня
Такой день, когда бросающие курить покупают новую пачку, воздерживающиеся алкоголики отвинчивают крышечку на бутылке, догадываясь: какие еще будущие радости, для чего хранить себя. Такой день, когда срываются все: кто бросает играть, кто отключается от Интернета, кто прекращает думать. И не то чтобы плохой день, ничего особенного. Утром кофе лился на стол вместо чашки – как обычно, правда. День, сгорбившись у компьютера; мешанина из разговоров за спиной отвлекала, не сделал и половины из того, что собирался, ничего страшного, ничего особенного… Задержался на работе, вот только весь вечер разговаривал по скайпу с совершенно случайным человеком, на случайные темы. Возвращаться домой не хотелось. Он устал – от бессмысленного разговора сильнее, чем от работы…
Когда Николай спустился с крыльца старого тяжелого здания, в котором располагался их филиал, было уже темно. Долго вытаскивал сигарету, застрявшую в пачке. Нет, бросить курить он не пытался еще никогда. Он пытался бросить женщину. Хотя для него это выглядело иначе: он не любил обижать женщин, даже если заставляли обстоятельства, и бросал он не женщину, а некий мир, и проблема была не в женщине… Гнал мысль о том, что проблема, страшная своей неопределенностью, растет в нем самом, но именно эта тревожная мысль помогла ему продержаться несколько недель. Почти отвыкнуть.
48 
