83 
Ты забиралась на кровать с ногами, ухом к самому радио, и слушала повесть из жизни. Начало ты пропускала из-за школы, до конца не могла дослушать из-за уроков. В звуке приходили и уходили Марфы и Леопольды, Оскары и Светланы, говорили друг с другом драматическими голосами, ссорились, плакали, признавались в любви, покидали города… В дальнем конце комнаты, на столе, горела лампа, освещала твои зеленые колготки, протертые до сеточки на пятках и больших пальцах.
То шла ты по алому шерстяному ковру, ощущая влажными ступнями его горячий цвет, садилась за стол, под лампу, читала толстые библиотечные книги со стершимися обложками – без авторов, без названий. Из кухни доносилось позвякивание посуды – бабушка возилась, а ворс ковра был такой густой, такой длинный и упругий, что бабушка могла войти совсем неслышно, поставить рядом на стол оладьи с вареньем и молоко или вареную кукурузу. Книги меняли героев, географию и языки. Меняли буквы. Звали в Австралию. Книги ткали ткань, из которой состояла жизнь. Ты поднимала руки, и руки вытягивались, становились длиннее, но потом не становились короче, ты росла, тело раздвигалось в высоту, оно убегало от тебя, ты не могла угнаться за ним и не могла быть такой высокой. Ты боялась вырасти за пределы атмосферы, туда, где нет воздуха, – и задохнуться. Так и случилось. Ты переставала быть той, что была. Ноги и руки переменились. Ты стала женщиной.
– Но неужели же ты совсем ничего не помнишь?! – Голос Гуидо поднимается до визга, что ему вовсе не свойственно. Но сколько можно терпеть надменность и холод, пустой прозрачный взгляд.
И Элеонора Фелисия отвечает:
– Мне снился мост… Мост через реку… Под крышей, разумеется. На мосту авария. Грузовая и… другая машина. Вся смятая. И кровь. А с двух сторон моста машины сигналят, еще тысячи машин. Они не могут проехать ни на тот, ни на другой берег. Стоят. Стоят. Не могут проехать. Что это значит? Ты хорошо умеешь толковать сны. Мне снится уже пятый сон в этом году. Сны к переменам – я чувствую. Но к каким?
– Оденьте ее кто-нибудь, скорее! Ну что ты стоишь, – Гуидо зыркнул на замещающую Мани девушку. – Где вас таких набирают, нерасторопных? За что вам платят?
Девушка посмотрела на Гуидо сердито. И прошипела, будто не хотела, чтобы слышала Нора, но хотела, чтобы Гуидо слышал как крик:
– За те деньги, что нам платят, мизинцем шевелить не стоит! В агентстве нас набирают, в модельном агентстве! Подписала сдуру бумаги, не смотрела, на что…
Нора, не слушая, продолжала:
– Я была несколько напугана этим сном… Впрочем, кровь во сне означает родство, так что в этом нет ничего страшного. Возможно, кто-то из родни навестит меня. Будут ли у меня сегодня гости, Гуидо?
Гуидо, словно не придавший значения реплике служанки, наконец смиренно принявшейся за одевание, погладил острую свою бородку и стал самим собой: сдержанным и полным сарказма.
– Да, гости будут, непременно и скоро. После церемонии.
– Что ж. Но если мне захочется, если я буду занята, они подождут? Сколько будет нужно.
– Конечно, подождут, будет так, как вам удобнее.
– …другую диадему. Ту, что из алого золота. Без украшений.
Такой дала себя сделать сегодня: в алом шелке, укрытая золотой сеткой, белая лицом, прямая осанкой, и золото вместо бровей над рыбьими глазами. Впервые должна была вести ежегодную церемонию выбора жертвы – матушка больше не могла. Нора еще никогда не видела жрецов, но их светлый облик не удивил ее. Они были похожи на нее саму.
Жрецы принесли дары – маятники разных форм и размеров, из шаров и драгоценных колец, сложили у ее ног. Нора кивнула, показывая, что принимает подарки. Жрецы выстроились в шеренгу. Одежда их падала одинаковыми складками.
– Приветствую вас на ежегодной церемонии выбора жертвы.
– В осеннее равноденствие приветствуем тебя, королева, – ответили жрецы так стройно, будто говорил один человек.
Церемония должная была проходить в весеннее равноденствие – это помнила Нора. Так было при матери ее матери, но королева Мария перенесла церемонию на осень. «Во-первых, у нас здесь все равно никакого солнца нет, – аргументировала она, – во-вторых, поддержать аграрный сектор мы теперь можем и без жертвы… если перестанут действовать удобрения, перейдем на генетические культуры. А против осенней тоски у нас нет ничего. Все, что мы можем осенью – приносить жертвы и надеяться на милость высших сил».
83 
