Особенно,... 
45 
– Жарко сегодня, правда, золотко? По-моему, вам надо съездить на прогулку, чтобы лучше спалось.
Поняв, что нянька прочла ее мысли, Кэтлин бросилась ей на шею.
– Ты одна меня понимаешь!
– Ну-ну, детка. – Ханна обняла Кэтлин большими пухлыми руками. – Я знаю, как моей девочке плохо. Что за беда, если вы с ним ненадолго встретитесь?
Нянька помогла ей одеться и причесаться. Наконец Кэтлин благополучно сидела в коляске. Забившись поглубже, она улыбалась, чувствуя себя провинившейся школьницей.
Когда она тихо постучалась в четыреста двенадцатый номер, ее колотила дрожь. Из-за двери послышался ровный голос:
– Входи, не заперто.
В номере царил полумрак. Доусон смотрел прямо на Кэтлин, застывшее лицо выражало мрачную решимость. Сейчас на нем были только коричневые брюки и белая рубашка, расстегнутая до пояса. Он принял ванну и недавно побрился, как будто ожидал ее прихода. От его чувственной улыбки, так хорошо знакомой Кэтлин, ее сердце радостно забилось. Они молча обнялись, и их губы слились в страстном поцелуе. Каждый стремился заново открыть другого. Дрожащие от нетерпения руки жадно ощупывали любимое лицо, шарили по телу. Когда первое потрясение прошло, к Кэтлин вернулся дар речи.
– Как ты думаешь, мы за это попадем в ад?
– Любовь моя, меня этим не испугаешь, я и так провел последние четыре года в аду. – Он снова привлек ее к себе и прошептал: – Но даже самые заядлые грешники заслуживают того, чтобы провести одну ночь в раю.
Он снова стал ее целовать – на этот раз нежно, не спеша, умело возбуждая. Через несколько минут Доусон поднял голову, посмотрел Кэтлин в глаза, и в их сияющей голубизне прочел тот ответ, на который надеялся. Тогда он взял ее за руку и повел за собой в спальню, но Кэтлин остановилась и прошептала:
– Не мог бы ты посадить меня к себе на колено, как тогда, на пароходе?
Доусон рассмеялся:
– Конечно, дорогая. Кэтлин Дайана Борегар, я люблю вас.
Кэтлин уперлась ему в грудь кулачком.
– Меня зовут Кэтлин Александер.
Смех замер на губах Доусона, на скулах заходили желваки.
– Сегодня ночью ты будешь только моей Дайаной.
Он оттянул вниз кружевную оборку, идущую по вырезу ее платья, и припал губами к ямочке у основания шеи. С каждым поцелуем горячий рот Доусона продвигался все ниже, приближаясь к округлостям ее грудей. Щекоча дыханием нежную кожу, он прошептал:
– Я по-прежнему тебя боготворю, моя Дайана.
Сердечная тоска и боль последних четырех лет исчезли без следа. В эту минуту для Кэтлин на всем свете не существовало никого и ничего, кроме Доусона Блейкли. Она принадлежит ему – всегда принадлежала и будет принадлежать.
Доусон выпрямился, с легкостью подхватил ее на руки и унес в полумрак спальни. Остановившись перед кроватью, он еще раз припал к губам Кэтлин и опустил руки. Когда ее ноги коснулись пола, она встала на цыпочки и прильнула к Доусону.
Оторвавшись от ее рта, он хрипло прошептал:
– Господи, я почти забыл, какая ты миниатюрная. Можно, я распущу твои прекрасные волосы?
– Любимый, ты можешь делать со мной все, что захочешь.
Темные глаза Доусона вспыхнули. Улыбнувшись Кэтлин такой знакомой – и такой любимой! – улыбкой, он взялся за застежку ее платья.
– Хочешь, я повернусь, чтобы тебе было удобнее? – предложила Кэтлин.
– Не надо, я хочу видеть твое лицо.
Быстро расстегнув застежку, Доусон снял платье, и она осталась в белой нижней рубашке и панталонах.
– Как, ты без корсета? – шутливо изумился он.
– Только сегодня и только с тобой, – призналась Кэтлин.
– Я очень рад.
Сняв с нее тонкую нижнюю рубашку, он коснулся ее обнаженной груди, и Кэтлин невольно вздрогнула.
– Доусон, – выдохнула она, – прошу тебя, разденься.
Доусон поцеловал кончики ее пальцев и мягко проговорил:
– Я думал, ты предпочитаешь, чтобы я подождал…
Кэтлин не дала ему закончить:
– Я не хочу ничего ждать.
Она потянула за полы его рубашки. Через секунду они стояли друг перед другом обнаженные. Каждый жадно пожирал глазами тело любимого. Первым не выдержал Доусон. Он резко, почти грубо подхватил ее на руки. Обнаженные груди Кэтлин прижались к его твердому торсу, бедра уперлись в его плоский живот.
Опьяневшая от желания, Кэтлин смутно сознавала, что ее укладывают на мягкую постель, затем матрац прогнулся под весом Доусона. В следующее мгновение его горячий влажный рот впился в ее губы. Долгие глубокие поцелуи продолжались до тех пор, пока раскрасневшаяся Кэтлин не начала задыхаться.
45 
