Особенно,... 
19 
Конечно, мне встречалось на жизненном пути множество худых мужчин и женщин, никак не повлиявших на мою судьбу. Вдобавок я провела несколько лет в Бангладеш, где основная масса населения — ходячие скелеты. Одна человеческая жизнь не может вместить стольких людей, даже совсем бестелесных. Но на смертном одре перед моим взором пройдет череда очень худых теней.
И хотя у меня нет этому объяснения, подозреваю, что таков мой выбор, осознанный или нет. В моих романах те, кто оказывается предметом любви, всегда необычайно худы. Но не надо делать вывод, что одной худобы мне достаточно. Года два назад некая юная идиотка, чье имя я утаю, предложила мне себя в качестве, о котором я предпочитаю не догадываться. Видя мое изумление, эта дуреха повертелась передо мной, чтобы продемонстрировать свое изящество, и заявила, клянусь:
— Вы не находите, что я похожа на одну из ваших героинь?
Итак, лето 1989 года. Я дала своему худому ухажеру отставку на месяц: мы с Жюльеттой отправились в паломничество. Поезд доставил нас в Кансай. Пейзаж был все так же прекрасен. Но никому не пожелаю такой поездки. Чудо, что я вообще пережила этот шок. Не будь рядом моей сестры, я никогда не отважилась бы вернуться в места нашего детства. Не будь рядом моей сестры, я умерла бы от разрыва сердца в поселке Сюкугава.
Пятого августа Жюльетта улетела в Бельгию. Я несколько часов выла, как зверь, запершись у себя в квартире. Когда грудь моя исторгла все вопли, которые там накопились, я позвонила Ринри. Он благородно скрыл свою радость, зная мою печаль. За мной приехал белый «мерседес».
Он повез меня в парк Сироганэ.
— Последний раз мы были здесь с Рикой, — сказала я. — Ты не воспользовался моим отсутствием, чтобы навестить ее?
— Нет. Она там совсем другая. Она играет роль.
— Чем же ты занимался все это время?
— Читал по-французски книгу о тамплиерах, — ответил он, оживившись.
— Хорошо.
— Я решил стать одним из них.
— Не поняла.
— Я хочу стать тамплиером.
Весь вечер я объясняла Ринри несвоевременность такого шага. В Европе, при Филиппе Красивом, он имел бы высокий смысл. В Токио в 1989 году для будущего директора ювелирной фирмы это был полный абсурд.
— Хочу быть рыцарем Храма, — упрямился огорченный Ринри. — Уверен, что в Японии есть храмовники.
— Не сомневаюсь, хотя бы потому, что в вашей стране есть все. Твои соотечественники так любознательны, что, чем бы человек ни заинтересовался, он всегда найдет, с кем разделить свою страсть.
— Почему же мне нельзя стать тамплиером?
— Сейчас это что-то вроде секты.
Он вздохнул, признавая поражение.
— А не пойти ли нам поесть китайской лапши? — предложил будущий тамплиер.
— Отличная мысль.
Пока мы ели, я пыталась пересказать ему «Проклятых королей» Дрюона. Труднее всего оказалось объяснить, как выбирали папу.
— И ничего не изменилось по сей день. По-прежнему созывают конклав, кардиналы сидят взаперти…
Я так увлеклась, что не опустила ни одной детали. Он слушал меня, втягивая лапшу. Завершив рассказ, я спросила:
— А что вообще японцы думают о папе?
Обычно, когда я задавала Ринри вопрос, он, прежде чем ответить, некоторое время размышлял. Но тут, ни на миг не задумываясь, объявил:
— Ничего.
Он сказал это таким будничным тоном, что я расхохоталась. В его голосе не было вызова, Ринри просто констатировал факт.
С тех пор, когда папу показывают по телевизору, я говорю себе: «Вот человек, о котором сто восемьдесят пять миллионов японцев не думают ровно ничего» — и это всякий раз веселит меня.
Впрочем, учитывая любознательность японцев, их внимание к особенностям западной жизни, утверждение Ринри, надо полагать, имеет множество исключений. Но все-таки я, наверно, была права, отговорив вступать в орден тамплиеров юношу, которого совершенно не интересует его заклятый враг.
###
— Завтра я повезу тебя в горы, — сообщил мне Ринри по телефону. — Надень походную обувь.
— Может, не стоит? — сказала я.
— Почему? Ты не любишь горы?
— Я обожаю горы.
— Тогда все, решено, — отрезал он, равнодушный к парадоксам моей натуры.
Положив трубку, я почувствовала, что меня лихорадит: горы всех стран мира, и уж тем более японские, притягивали меня с пугающей силой. Я знала, однако, что затея эта рискованная — после полутора тысяч метров в меня вселяется кто-то другой.
19 
