Последние отзывы

  48  

Внезапно Жиль де Рец поднял руку, затянутую в перчатку.

– Полчаса прошло. Вперед!

Кавалькада тронулась с места. Собаки почти волокли за собой псарей, которые с трудом удерживали их на длинном поводу. Лай заглушал стук копыт. Одним движением руки госпожа де Краон бросила лошадь вскачь.

– Моя благородная бабушка так любит охоту, – произнес Жиль, иронически взглянув на Катрин, – что для нее не имеет значения, какую дичь травить. Будьте уверены, она загонит вашего нормандца, как матерого кабана!

Черный жеребец и белая кобыла бок о бок пересекли подъемный мост.

Выехав из замка, Катрин увидела, что дорогу к деревне и к Луаре преграждает цепь солдат в панцирях и шлемах. Если бы Готье удалось добраться до реки и переплыть ее, он был бы спасен, однако этой возможности его лишили. Высокие мощные парни, выбранные, без сомнения, за силу и стать, стояли, расставив ноги, и на их неподвижных лицах читалась решимость не подпустить затравленную жертву к песчаным островам, за которыми возвышались причудливые башни Монжана и мачты кораблей, поднявшихся сюда из Нанта.

– Я вижу, вы все предусмотрели, – сухо сказала Катрин.

– Не хочу, чтобы охота завершилась слишком быстро, – ответил Жиль с любезной улыбкой.

Собаки уже достигли пруда. В грязи отчетливо виднелись следы Готье. Они вели в сторону леса. Лес! Конечно, именно туда должен был устремиться нормандский дровосек, который в лесной чаще чувствовал себя подлинным королем, владыкой собственного царства. Несмотря на обильные дожди, трава уже пожелтела и лишь кое-где сохраняла прежний зеленый цвет. За прудом начинался лес, рыжий и блестящий, похожий на огромный пушистый мех неведомого зверя. Он отливал пурпуром и золотом, и его роскошный наряд местами начал облезать вместе с падающими на землю листьями. Высоко в небе летела на юг стая перелетных птиц, и Катрин остро им позавидовала. Они были свободны, они могли оторваться от жестокой земли и помчаться в беспредельной голубизне навстречу солнцу и теплу… Более чем когда-либо ощущала она свое бессилие. Готье грозила страшная опасность, а она ничем не могла ему помочь.

Уткнувшись носом в землю, обнюхивая грязь, собаки шли по следу. Леопард, напротив, вышагивал с ленивой грацией, не удостаивая своим вниманием шумную свору. Он походил на знатного вельможу, которому врачи прописали моцион и который вышел на утомительную прогулку в сопровождении бестолковой и суетливой свиты.

Когда кавалькада вступила под сумрачные своды леса, свора замедлила свой бег. Псы часто останавливались, нюхая воздух. Тогда один из ловчих трубил в рог, и на его хриплый призыв свора отзывалась возбужденным лаем.

– Спускайте собак! – крикнул Жиль.

Обретя свободу, псы стремглав бросились вперед, а всадники пустили лошадей в галоп. Катрин видела перед собой черный круп Кас-Нуа и его развевающийся на ветру хвост. Морган следовала за жеребцом как тень. Чуть впереди среди порыжелой листвы мелькала зеленая вуаль Анны де Краон. Катрин уже давно не доводилось охотиться, но она не забыла уроки верховой езды, преподанные ей герцогом Бургундским. Он был требовательным учителем и, подобно всем Валуа, обожал охоту. Под его руководством Катрин стала превосходной наездницей. В этом с ней не могла сравниться ни одна женщина, и лишь немногие из мужчин превосходили ее в ловкости, безусловно уступая в элегантности. Во времена их любви герцог Филипп чрезвычайно гордился ее умением держаться в седле. От него узнала она и все тонкости псовой охоты. Она предусмотрительно умолчала об этом и старалась ничем не выдать себя своему тюремщику: сидела в седле мешковато и напряженно, как это свойственно многим женщинам. Не желая до времени демонстрировать свое искусство, она присматривалась к повадкам Морган. Конечно, кобыла была привязана к Кас-Нуа, но с такой тонкой шеей и такими нежными губами она вряд ли могла оказать сопротивление наезднику с сильной опытной рукой.

Катрин любила охоту. Ей нравилась бешеная скачка на свежем утреннем ветру. Но сейчас на карту была поставлена жизнь Готье, и она не могла радоваться, слыша заливистый лай собак и веселое пение рожка.

На маленькой поляне, посреди которой возвышался одинокий столетний дуб, свора заметалась. Один из псов, задрав морду к огромным искривленным ветвям, стал шумно принюхиваться, а затем ринулся в правую сторону от дерева, чья крона колыхалась под порывами ветра. Все остальные собаки помчались следом по тропе, уходившей в заросли колючего кустарника.

  48