36 
– Вы по-прежнему наследный принц? – спросила она с улыбкой. – Еще немного, и я бы вас не узнала.
– Тогда я бегу переодеваться в мундир. А я был так счастлив хоть на часок избавиться то него!
Она внимательно его оглядела.
– Нет, оставайтесь как есть. Я вас и таким люблю, мой принц.
Он прижал ее к себе.
– Вы, подобно солнечному лучу, освещаете мое печальное жилище.
– Вы живете здесь в плохой компании, – сказала она, указывая на череп. – Да еще вот это. Она кивнула на револьвер.
– Револьвер необходим тем, у кого рискованная профессия. Не забывайте, маленькая красавица, что я прежде всего офицер. Первый военный мундир на меня одели в четыре года. Представьте себе кудрявого мальчика в форме улана! Первый револьвер я носил на поясе, став младшим лейтенантом, лет в двенадцать, мне кажется. Вот как меня воспитывали. Бедному солдату надо многое прощать.
Как Марии нравился этот шутливый тон! Покоясь в объятиях принца, она уносилась на седьмое небо и успокаивалась.
Рудольф заговорил о черепе.
– В нем нет ничего ужасного, уверяю вас. Тот, кому он принадлежал, был несчастным…
– А вы его знали? – испуганно перебила Мария.
– Нет, я хотел сказать, что он был таким же несчастным, как все мы. У него была скандальная жена, плохие зубы, его терзали заботы, так что он уже не мог дольше этого выносить. И вдруг в один прекрасный день нет больше скандальной жены, исчезли тревоги, наступил покой… Вы находите это ужасным? Нет ничего более утешительного…
Он склонился к Марии и увидел улыбающиеся ему синие глаза.
– Оставим эти мысли, – промолвил он. – Они больше подходят для часов одиночества, когда я не могу любоваться вашим прекрасным молодым лицом.
Он подвел девушку к дивану, помог снять манто и шляпу.
– Здесь ваше царство, а я ваш подданный. Вы это поняли в прошлый раз. Здесь вы в такой же безопасности, как и на Залецианергассе.
Час промелькнул, как во сне. Рудольф никогда еще не был так весел, так искренен. Рассказывал об охоте – он начал охотиться совсем молодым и сразу же получил от этого величайшее удовольствие.
– Именно так состоялась моя первая встреча с природой. Вы остаетесь в неведении, пока воспитываетесь в саду или в парке.
Мне жалко городских детей – богатых ли, бедных ли! Они никогда не узнают, что такое настоящий лес. В лесу надо бывать, как только вы встали на ноги, помногу ходить, спать при дневной жаре, вздрагивать от страха, когда опустятся тени, и гадать, можно ли выбраться из него до наступления ночи. Все это я пережил, когда мне не было и десяти лет.
Мария завороженно его слушала. „Не он ли самый человечный из всех? Не он ли самый простой из принцев? – говорила она себе. – Да, я в нем не обманулась. Я самая счастливая женщина на свете, потому что он здесь, рядом со мной, и я могу его слушать“.
Когда он остановился, она спросила:
– Не могли бы вы однажды взять меня с собою в лес, недалеко от Вены? Если бы у вас нашлось всего лишь два часа… Но я слишком многого прошу… И потом, лес менее красив зимой.
– Лес прекрасен всегда, независимо от времени года, только по-разному, вот и все. Да, мы поедем вдвоем в Венский лес.
– И заблудимся! В страхе я прижмусь к вам.
– И мы никогда не вернемся! Послеполуденные часы они проговорили о чем придется.
Когда наступил миг расставания, Мария воскликнула:
– Но ведь я только что пришла!
Рудольф посмотрел на часы и не поверил собственным глазам.
– Возможно ли, чтобы два часа так пролетели!
Мария едва не плакала.
– Уже уходить! Задержите меня еще. Но вы не захотите больше меня видеть, ведь я ничего не сделала, чтобы развлечь вас!
Однако это безысходное свидание, во время которого, как они считали, ничего не произошло, в памяти ни за что конкретное нельзя было уцепиться, осталось в их воспоминаниях как самое счастливое мгновение, которое им пришлось пережить.
Их ждали тяжелые времена. На следующей неделе Рудольф день провел в Праге, два на охоте. К великому несчастью, на те четыре дня, что принц был в Вене, графиню задержали в деревне дела. Мария металась в маленьком дворце на Залецианергассе, как в тюрьме. Можно ли вообразить судьбу ужаснее? Принц был неподалеку, он ее ждал, наполнил цветами райский уголок в Хофбурге, который, как он поклялся, принадлежал только им, а она оказалась прикованной к матери, как каторжник к скамье галеры!
И все же она получила от него два таких нежных письма, что они скрасили ей темницу. Они адресовались няне, которая за всю свою жизнь не получала столько корреспонденции.
36 
