37 
Из Праги принц прислал короткую записку, которая стоила целого тома… „Как я смогу обходиться без вас?“
Второе письмо было венским. Тон его был печальным. Он жаловался на неприятности, достаточно неопределенные, природу которых она не могла угадать… Быть может, его жена тому причиной? Теперь Мария ненавидела ее. Что представляла собой эта бельгийка, столь неуклюжая, что не сумела вызвать любовь мужа, столь злая, что сделала несчастным самого милого из всех людей? Вот уже год, как она грозилась покинуть его. Ах, если бы она вернулась в Бельгию! Печальная складка на лбу Рудольфа сразу бы исчезла.
Мария ответила на оба письма. Она посылала их на имя Лошека, а в Хофбург их доставлял нарочный.
„Я люблю вас, – писала она, – и я несчастна. Как все это объять умом? Я хотела бы быть всем для вас, но ничего не могу…“ Отсутствие графини Лариш удручало ее. „А когда она вернется, вы, может быть, уедете! Мне горько, когда вы далеко от Вены. Если с вами что-нибудь случится, что станет со мной?..“ Так она исписала четыре страницы.
Мария видела принца в Опере, где давали „Тристана и Изольду“. Она постаралась выглядеть красивой и попросила мать одолжить ей несколько драгоценностей. Обычно молодые девушки в Вене не выходили в дорогих украшениях. Скромный эмалевый крестик – это было все, что они носили вплоть до замужества. Однако баронесса Ветцера долго жила на Востоке и вращалась в дипломатическом мире, где границы дозволенного не столь узки. Она гордилась красотой дочери и для этого вечера дала ей бриллиантовую диадему, которую Мария прикрепила к прическе.
Как она сожалела, что не может надеть подаренное Рудольфом кольцо! Она поцеловала его перед поездкой в Онеру. На ней было платье из белого крепдешина. Она знала, что нравилась Рудольфу в этом наряде. Белыми цветами он украсил и салон в Хофбурге, в котором они провели незабываемые часы. Никогда она не наряжалась с такой тщательностью. В Опере ожидалась принцесса, а Мария хотела быть красивей всех и привлекать всеобщее внимание.
Отсутствующая графиня предоставила свою ложу, неподалеку от императорской, в распоряжение мадам Ветцера. В театре Мария имела большой успех. Диадема произвела сенсацию. Мария обрадовалась, узнав об этом от друзей во время антракта. Только теперь появились в театре принц с женой, которых сопровождала принцесса Кобургская, сестра Стефании. Принц сразу же повернулся к ложе, где сидела Мария. Хотя расстояние между ними было небольшим, он стал смотреть в бинокль и, выбрав удобный момент, незаметно, как он думал, послал ей знак восхищения. На этот раз Мария не покраснела. Вслед за тем – возможно, речь о ней зашла в императорской ложе – обе принцессы, к ее удовлетворению, стали смотреть на нее в бинокль… Позднее Мария в свою очередь рассмотрела их. И та, и другая были лишены красоты и элегантности. Сидящий позади них Рудольф казался существом другой расы… „Что может быть общего между ними?“ – думала Мария, и сердце ее сжималось при мысли, что судьба любимого ею человека связана с одной из этих женщин.
Конец вечера был невеселым. Все окружающее ранило ее, она как бы повсюду натыкалась на препятствия, разделявшие ее и Рудольфа.
Они находились в одном зале, но непреодолимая дистанция пролегала между ними. Он не мог сделать этих нескольких шагов до ее ложи – просто зайти и поздороваться, сесть рядом, как поступали другие мужчины, которых она знала. Ведь они любили друг друга. Между ними уже существовала та бесценная и столь редкая сердечная близость, та невыразимая нежность, которая соединяет человеческие существа надежнее любых официальных уз. Одновременно какой-то непонятный барьер вырастал на их пути, нечто, пришедшее из глубины веков, состоящее из груды условностей, хаоса правил, – старых, абсурдных, отживших, но сохранявших силу, достаточно неприступных, чтобы встать перед ними непреодолимой стеной. Они смогут видеться только украдкой, вырывая у судьбы короткие и всегда находящиеся под угрозой мгновения… Какое будущее!
На сцене умирал покинутый Тристан. Изольда следовала за ним в царство смерти. Неужели смерть – единственное убежище, где соединяются несчастные любящие души, – но зато навеки?
Вернувшись домой, Мария проплакала половину ночи.
Записка от Рудольфа не следующее утро вернула ее к жизни.
„Вы были самой красивой в Опере. Я люблю вас…
Р.“
Он писал на бумаге, помеченной грифом „Захер“ и датированной вчерашним вечером.
37 
